Карина Демина: Драконий берег

Кусок окорока.

Вяленая колбаса кольцами, сдобренная чесноком столь щедро, что я заурчала.

Хлеб.

И тушенка. Арахисовое масло. Кленовый сироп и даже блинчики к нему, сложенные аккуратной стопкой и обернутые в промасленную бумагу.

— Спасибо, — сказала я.

И послышалось, как за спиной кто-то ответил:

— Пожалуйста.

Я замерла.

И положила руку на нож, который был рядом. Это прикосновение успокоило. В доме нет никого… в доме никого не может быть. В доме…

Я обернулась.

Пустота. Темнота. Дерри долго не желал признавать прогресса, обходясь керосиновыми лампами. А электричество я провела уже потом, после его смерти. И вспоминать не хочу, во что мне это обошлось.

Уровень керосина проверить все же стоит.

Лампа под потолком мигнула, подтверждая, что электричество у меня в доме ненадолго. И погасло. Я же стиснула рукоять ножа.

Понимаю, что глупо.

В доме нет никого.

Я ведь чувствую, что нет никого…

…и Билли никогда не прятался.

Если бы он вернулся…

…во рту пересохло.

Он бросил бы мотоцикл во дворе. Краги в коридоре. И куртку там же. Он принес бы запах пива и виски, который пропитал не только его, но и одежду. А следом появился бы сладковатый аромат травки. К ней Билли пристрастился давно. И если бы я поняла…

Я потерла занывшие ребра.

Переломы давно срослись, как и все предыдущие. Нож отправился в сапог, а я обернулась. Дом пуст. Темен. Страшен, как я слышала. В нем больше не осталось мужских запахов, даже в убежище, куда отправились вещи Дерри.

Никого здесь нет.

— Никого здесь нет, — повторила я вслух, но получилось не слишком убедительно. — Уна, возьми себя в руки.

Руки дрожали.

Я сильная женщина? Слышала и такое, от мисс Уильямс, которая до сих пор работает в школе, пытаясь воздействовать на умы и души местных туповатых детишек. Сильная… сильная не дрожала бы сейчас, закусив губу до крови.

И сумела бы поставить ублюдка на место.

Сильная не связалась бы с подобным Биллу. У него на лбу написано было, что он ублюдок и вообще… сильная не позволила бы избивать себя.

День за днем.

Час за…

Буря плакала. И я тоже. Я стояла, сжимая в руке хвост от чесночной колбасы, и терла, терла слезящиеся глаза, убеждая себя, что это песок виноват.

Местный песок вреден для глаз, и когда буря закончится, я поеду к Нику, пусть посмотрит.

Я вздохнула и, всхлипнув в последний раз, сунула колбасу в рот.

Никуда я не поеду.

И песок не при чем. И вообще… мама права, я ничтожество, которое появилось на свет по ошибке. А хуже того, задержалось на этом свете.

Этого не исправить.

Во всяком случае, у меня не хватит смелости.

Кофейный аппарат вновь сломался, окончательно убедив миссис Облонски в собственной незаменимости. И осознание этого факта заставляло ее сильнее вытягивать шею, и без того длинную, бледную, стиснутую лентой кружевного воротничка. Кружевными были и манжеты блузы, выглядывавшие из рукавов форменного пиджака, который напрочь лишал и без того плоскую фигуру миссис Облонски всякого намека на женственность.

Ее это возмущало.

Примерно так же, как возмущали лодочки на низком каблуке, бесцветный лак и необходимость мириться с кофейным аппаратом, в котором миссис Облонски мерещился конкурент.

Она скривилась.

Изобразила улыбку, совершенно неискреннюю. И мягким, совершенно несообразующимся с костлявой ее фигурой, голосом произнесла:

— Вас уже ожидают.

Три слова, но в них слышался и мягкий упрек, и недоумение, и обида, будто своим опозданием Лука поставил ее в положение крайне неудобное.

— Благодарю, — он поставил на стол фарфоровую кошечку. — А это вам…

Кошечек миссис Облонски собирала. Поговаривали, что не только фарфоровых, но в это Лука не особо верил, ибо не походила миссис Облонски на человека, способного ужиться с живой кошкой. А вот фарфоровых она принимала охотна.

И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения:

— Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением…

Мистер Боумен стоял у окна.

Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека.

— Лука? — мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. — Проходи, мальчик мой. Как съездил?