Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Ельга подала в оконце три милиарисия. Приняв их, Дымница просунула взамен спеленутого младенца.

– Благо вам буди! – сказала Ельга, принимая его.

– И вам!

Пройдя через узкое оконное отверстие изнутри темного дома наружу, на белый свет, дитя родилось заново – уже другим, не тем, какое преследовали грозящие смертью злыдни. Но этого было мало. Чтобы закрепить за ним новую, добрую судьбу, ребенку требовалось как можно скорее дать имя.

С чадом на руках Ельга вошла в гридницу. Ингер уже ждал перед очагом. В поварне заранее нагрели воды, бросили в котел оберегающих трав. Рядом стояла на очаге золоченая чаша. При виде сестры Ингер переменился в лице. Сердце дрогнуло: молодая суденица взяла на руки его чадо, чтобы защитить от сторожащей смерти. После всех бед последнего года Ингер вдруг увидел впереди край этого темного поля, проблеск света. Вера, что счастье еще придет, пронзила грудь болью, и слезы выступили на глазах.

Ельга улыбалась. Пройдя к своему сидению перед престолом, она наклонилась и положила младенца на пол.

– Вот я тебя родила! – произнесла она, протаскивая ребенка у себя между ног под подолом. – Вот я тебя родила!

Трижды она произнесла эти слова и трижды протащила новорожденного между своими ногами. Гриди, не смея зайти, таращили глаза от двери, изумленные этим чудным обрядом третьего рождения княжьего дитяти, прикрепляющего его к жизни. Теперь ребенок будет считаться сыном Ельги до трех лет, после чего первые родители смогу выкупить его обратно.

Снова взяв дитя на руки, Ельга подошла к очагу.

– Смотри, брат! – смеясь, она качнула чадо перед Ингером. – Я дитя родила!

Гриди несмело заулыбались – такая нелепость, что незамужняя дева родила дитя, сбивая путь злу, заодно рассеивала тучи тревоги.

– Да будет живо! – неверным голосом пожелал Ингер, стараясь вложить в это пожелание всю отведенную ему богами удачу и священную силу. – Как назовешь?

Об этом они уже толковали ночью, когда Ельга пришла в гридницу, разбудила его и передала волю жены.

– Не стоит больше давать ему имя моего отца, – сразу сказала Ельга, как об этом зашла речь. – Нужно дать такое, что здесь неизвестно, чтобы сбить со следа… их .

– Неизвестное?

– Таким детям дают имена оберегающие. Несущие жизнь, здоровье, крепость. Волк. Или Камен. Или Кремень.

– Но это имена не княжеское. Может, Живислав? Или…

– Послушай! – Ельга прикоснулась к его руке. – Я придумала кое-что. Как звали твою мать?

От неожиданности этого вопроса Ингер не сообразил, как ответить, и молча уставился на нее. Сестра знает имя его матери, а своей тетки – она сама его носит.

– Ель…

– У нее было только одно имя?

– Два, – миг помедлив, ответил Ингер. – Ельга-Святослава.

– Ее отцом был Святослав, князь ругов с острова Ругия. Он вел свой род от Святовита – старшего среди их богов. Если мы дадим это имя, то защитой чаду будут сразу и его бабка – твоя мать, и его прадед – твой дед по матери, и даже сам верховный бог ругов. Я думаю, этим именем они называют Перуна, я помню, что мне о нем рассказывал отец. Но в нашей земле у этого имени нет никакого… обратного следа. Живущие в Нави не смогут найти ребенка… по запаху этого имени, понимаешь? Это имя – как огненная стена без ворот, она оградит его от земли до неба, и через нее не пройдет никакое зло.

– Делай как знаешь, – Ингер согласился бы дать сыну имя Горшок, лишь бы уберечь. – Только сохрани его.

Ельга-Поляница держала чадо на руках, Ингер поднял золоченую чащу, набрал в горсть воды и вылил на макушку ребенка.

– Нарекаю имя тебе – Святослав, Ингеров сын, – сказала Ельга. – Будь могуч, как вода, красив, как заря, богат, как земля.

– Нарекаю имя тебе – Святослав, Ингеров сын, – повторил Ингер, снова поливая голову ребенка из священной чаши. – Да отвратится от тебя все зло видимое и невидимое, да хранят тебя боги, да полюбит тебя удача!

– Нарекаю имя тебе – Святослав…

Проснувшийся, когда на него полилась вода, младенец вертел головкой, сучил ножками в пеленке. И наконец заревел – так громко и неистово, что гриди у двери встрепенулись, потом растерянно, с одобрением засмеялись.

– Шелом да броню требует! – заметил Ивор. – Ну их, пелен шелковых, несите, говорит, кольчугу!

…Она проснулась с таким чувством, будто вовсе не спала, и сразу вспомнила: нынешний день все изменит. Повернула голову, взглянула на яркое, нарядное платье на ларе. Спать больше не хотелось, но она медлила, не вставая, оттягивала неизбежное, хотя за три минувших года постепенно, день ото дня, привыкла к мысли о нем. По привычке посмотрела на лавку у печи; сердце оборвалось при виде пустой доски, но тут же она вспомнила. Его здесь больше нет. Два года – с тех пор как перерос зыбку, – там спал маленький мальчик. Святослав, ее Святка. Тот, что три года звался ее сыном, но вчера покинул ее…