Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Что же такое связывает ее с духами воды? Что бы то ни было, эта связь смертельно опасна и для нее самой, и для всех, кто вокруг.

«Проклятая она, нечистая… – снова вспомнился разговор у костра на берегу. – Нельзя князю жену такую держать…»

Ельга крепче прижала к себе младенца. Давно род полянский живет, люди многое понимают. Гибель грозит чести Ельгова рода, прочности Ингерова стола, благополучию всей земли Полянской. Мертвые, правящие водами земными, предъявляют права на детей Прекрасы и просто так не сойдут со следа своей добычи…

– Что такое? – Прекраса вдруг подняла голову, как будто ее разбудил резкий звук, хотя Ельга не шевелилась и стояла тишина. – Где дитя?

Испуганно расширив глаза, Прекраса села, будто собиралась вскочить с постели, и поморщилась от боли.

– Вот оно! – Ельга показала ей младенца и еще раз заглянула в хмурое некрасивое личико, проверяя: тот ли самый? Не полешко ли подсунули?

– Кто-то приходил?

Ельга помолчала, не зная, что известно самой Прекрасе и что стоит ей рассказывать.

– Кто? – Прекраса требовательно подалась к ней.

– Приходила… вода, – тихо ответила Ельга, глядя на темное мокрое пятно под оконцем. Из-под заслонки больше не текло, но следы влаги ее еще не высохли. – Просилась дитя покачать.

– И что?

– Я ее не впустила.

– Она… убралась?

– Убралась.

Прекраса сглотнула и снова легла. Все знают слова, которыми можно отогнать русалку. Не все понимают , когда нужно эти слова произнести. Ельга-Поляница понимает – ее с трех лет учили правильно обращаться с невидимой ратью духов земных, водяных и ветровых. Она сама – как живая чаша, налитая медом божественной мудрости.

«Позови ту, что неподвластна чарам воды, – сказал ей осенью мертвый голос первенца, лежащего в земле близ порога. – Тогда будет он жив…»

Ружана? Она думала о Ружане, потому что в ней видела главную соперницу, часто и легко рожающую других Ельговых внуков. Она ошибалась. Речь шла о Ельге-Полянице, той, что наделена силой земли Полянской. Она показала, что способна и распознать, и одолеть чары водяной владычицы.

И с ранящей, твердой, как лезвие топора, ясностью перед Прекрасой встало то, что она теперь должна сделать. Единственный способ спасти жизнь своего третьего чада – последнего, которое она успеет посадить на коня.

– Спи, не тревожься, – добавила Ельга, видя, что Прекраса не отрывает от нее пристального взгляда и глаза ее от напряжения кажутся черными, как колодцы в Навь. Даже ей от этого взгляда делалось неуютно. – С чадом все хорошо будет.

– Я знаю, что нужно… – Прекраса опять села. – Я хочу… – с усилием вытолкнула она из груди, – чтобы ты забрала его себе.

Никто не будил и не оповещал гридей, однако уже при первых проблесках весенней зари на дворе топтались зевающие, взъерошенные отроки. Среди них даже не все знали, что произошло или будет происходить; уже разошелся слух, что ночью у князевой жены начались роды, но толком никто не знал, чем дело кончилось. Обсуждать это между собой гриди не решались и сами осаживали тех, кто задавал слишком много вопросов, однако все хотели видеть, что произойдет. Косились и на Ингера: он всю эту ночь провел в гриднице, поскольку с роженицей первые трое суток никому быть не следует, кроме бабки. Теперь он тоже вышел, бледный и осунувшийся после бессонной ночи, и стоял у двери гридницы, не сводя глаз с избы.

Когда рассвело, дверь княжьей избы открылась и появилась Ельга-Поляница. Все в том же красном платье, с золотыми подвесками очелья, с какими гуляла на проводах русалок, она выглядела заблудившейся зарей, не ушедшей вовремя в свое небесное жилье – или младшей из судениц, навестившей этой ночью дом, где родилось дитя.

Немного утомленная, она приветливо улыбнулась гридям и встала под оконцем. Размеренно постучала – раз, другой, третий.

Заслонка отодвинулась, из тьмы избы показалось морщинистое лицо Дымницы: другая суденица, старшая, стерегла мать и дитя.

– Я хочу купить щеня! – сказала Ельга в оконце. – Не продаете ли?

– Продаем, продаем! – охотно ответила старуха. – Хорошее у нас есть щеня, голосистое!

Изнутри и правда доносился плач младенца, и гриди напряженно прислушивались, будто к голосу оборотня. Обрядовый разговор наводил на сомнения: там ребенок родился или щенок? То и требовалось: две мудрые женщины сбивали со следа злую судьбу.

– Сколько хотите за него?

– Три серебреника греческих.