Елизавета Дворецкая: Дар берегини. Последняя заря [litres]

Вдруг что-то случилось. Ельга перестала отвечать на его лихорадочные поцелуи и застыла, как мертвая, упираясь руками в его грудь. Удивленный, Асмунд поднял глаза к ее лицу.

– Что ты?

Девичьей робости он от нее не ждал, она не раз давала понять, что не боится.

Но Ельга даже не взглянула на него: ее расширенные глаза следили зачем-то у него за спиной, в глубине избы.

Асмунд обернулся. На первый взгляд все было спокойно, никого… только над постелью что-то мелькало. Ельга следила за этим движением, и в глазах у нее был ужас.

Выпустив ее, Асмунд сделал несколько шагов к лежанке. Ельга тут же оказалась рядом и предостерегающе схватила его за плечо.

– Йо-отунов ты свет…

Это была летучая мышь, рыжая вечерница. Обычная на вид – кроме того, что у нее имелось всего одно крыло. Рваными движениями она металась над постелью, так быстро, что за ней почти нельзя было уследить. Но Ельге не требовалось ее разглядывать, чтобы понять. Ведь Дымница ее предупреждала! Вдвоем они обнесли дом оберегами всех видов, вещными и словесными, заперли на девять узлов от всякого зла. Но та сила, что вела покойную Прекрасу, не ушла с ее смертью и явилась за новой данью.

Убирая с плеча руку Ельги, Асмунд быстро огляделся, выискивая, чем бы сбить летучую тварь. Оружия у него при себе на пиру не было, все оставалось в дружинном доме. Но едва он успел подумать о своем мече, поднесенном Свеном на свадьбу, как перед глазами свернул клинок.

Как молния в темном небе, он рассек сумеречный воздух, взявшись из воздуха. Дико взвизгнув, однокрылая тварь упала, рассеченная пополам. Охнула Ельга, снова вцепившись в плечо Асмунда. Обе половинки твари задергались на полу, а потом исчезли без следа. Даже грязного пятна не осталось.

– Кто здесь, жма? – окликнул Асмунд, придерживая Ельгу и вглядываясь в полутьму.

Кроме них двоих, в избе никого не было. Но и однокрылой мыши больше не было.

Асмунд перевел взгляд на Ельгу.

– Это мне привиделось?

– Н-нет… – стуча зубами, ответила она. – Это она…

– Кто?

– Порча.

– А кто ее снял? Ты видела меч?

– Видела.

Они помолчали, стоя неподвижно и выжидая.

– Ну, теперь можно? – осторожно спросил Асмунд.

Ельга медлила, не зная ответа. Потом сделала шаг.

Постель исчезла с глаз – перед ней вдруг прямо из пола выросло дерево. Дуплистая кривая верба с пустыми ломкими ветвями и полуободранной корой воплощала собой бесплодие смерти. Ветви качались на невидимом ветру, тянулись к волосам, и Ельга живо попятилась. Доносился тихий заунывный вой. Он шел из дупла, из черного провала, куда поколения знахарок отсылают скорби и болезни – «на болото глухое, на дерево сухое».

Мелькнула человеческая тень. Некто невидимый, появившись лишь на половинку мгновения, вскинул меч, ярко блеснувший, и обрушил на дерево. Вспышка, оглушительный сухой треск – и все пропало.

Опять стало тихо.

– Еще что-то будет, жма? – настороженно спросил Асмунд.

Ельга просто ждала. Она уже сообразила: эти неведомые защитники – ответ на ее жалобы Свену.

– Присмотрись к мечу, – шепнула она.

Возле постели закружили белые тени. Они густели, уплотнялись, и вот перед застывшими, тесно прижавшись друг к другу, новобрачными тянулся целый хоровод из женщин. Молодые, со злыми несчастными лицами, зрелого возраста, с опущенными скобкой углами ртов, морщинистые старухи, все с растрепанными непокрытыми космами, они качались, как деревья на ветру, плотным строем преградив дорогу, трясли продранными рукавами.

«Мы были бесплодны, как верба сухая, и ты будешь… – выли их плотно сомкнутые рты. – Девять нас, девять… Завязано чрево твое на девять узлов, затворено на девять замков…»

Перед их белой стеной вспыхнули сразу три черных силуэта. Взлетели три сверкающих меча, каждый сделал быстрое движение – вниз, вверх, вниз. Вой перешел в беспорядочный визг, полетели белые обрывки, похожие на клочья тумана. И как туман, растаяли.

Асмунд и Ельга молча ждали. Сколько здесь было наложено, навязано, накручено чар? И все ли они…

«Мы умерли…» – зашелестело где-то за спиной.

Обернувшись, Ельга чуть не вскрикнула. Возле порога, там, где они с Асмундом недавно стояли, на полу сидел младенец. Совсем крошечный, новорожденный. Сморщенное личико было черным, и она мгновенно поняла, что это такое. Она сама взяла на руки этого младенца, когда первенец Прекрасы наконец выскользнул на белый свет, и пуповина была так крепко обмотана вокруг его шеи, что даже опытная Дымница не сразу сумела ее снять. Но заставить его вдохнуть даже ей оказалось не по силам.