Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

В ответ на его поклон она только кивнула, и Кольберн снова испытал неприятное чувство. Мертвые безгласны, и он чувствовал невидимую стену между собой и этой женщиной. Однако через эту стену ему предстояло передать ей нечто очень важное.

– Госпоза, – хрипло произнес он, и напряженная сосредоточенность в его голосе скрадывала забавное впечатление от шепелявой речи. – Прости, что тревожу тебя в такой час. Но это важно знать, и я бы нарушил мою клятву, если бы смолчал…

– Говори, – позволила Прекраса, и звук ее равнодушного голоса коснулся его души, будто кусочек льда.

– Я провожал Хвалимировых посланцев. По пути они передали мне для тебя то, что ты не пожелала выслушать в гриднице. Я решился, потому что мы и сами знаем кое-что об этом. Если позволишь, я позову Радилу, Славона, моих людей – все мы знаем это… Как знал князь.

– Что – это?

– Что Свенгельд – предатель! – приглушенно из уважения к общему горю, но с горячностью воскликнул Кольберн. – Мы знаем это с того дня, как прибыли в Малин! Жена Хвалимира выдала, что в начале зимы ее муж встречался со Свенгельдом. Позови ее, пусть она повторит свой рассказ перед тобой. Они виделись, когда Свенгельд уже знал, что не ему в сей год идти к древлянам в дань. Она не знала, о чем они говорили, но догадается даже дубовая сыска… тьфу, сосновая.

Прекраса невольно улыбнулась: уж очень смешно это прозвучало. За несколько лет Кольберн хорошо овладел славянской речью, но кое-что иногда путал, особенно в волнении.

– Они сговаривались о смерти господина Ингера! – продолжал Кольберн, подбодренный ее улыбкой. – Ни о чем другом им говорить было нечего! Князь понял, что Свенгельд задумал захватить Киев, пока его здесь не будет. Поэтому он отправил нас сюда с половины пути. И он был прав, но только наполовину. Я уверен, и другие мужи уверены, что мы сорвали этот замысел, когда явились сюда, пока он нас не ждал. Но он хотел большего! Они сговорились, что Хвалимир убьет его… господина Ингера. Такой подлости мы не ждали даже от Свенгельда, иначе ни за что не покинули бы господина одного в тех краях!

Прекраса взглянула на него, но в лице ее ничего не переменилось.

– Но ведь это только ваши догадки, – безразлично промолвила она.

– Нет, госпожа! Это подтвердили старики. Они сказали: Хвалимир велел им предложить виру, а если ты ее отвергнешь, то сказать: Свенгельд подбил его на это злое дело! Если бы ты пожелала их выслушать… Их еще не поздно вернуть, они далеко не уехали на своей кобыле.

– Ни к чему, – Прекраса слегка двинула рукой. – Я верю, что ты точно передал их речи.

– Свенгельд – предатель! Он виновен в смерти господина! Прикажи, и я…

Прекраса снова поняла руку, приказывая ему замолчать.

– А что если это ложь?

– Как – ложь? – Кольберн опешил. – Это сказала Хвалимирова жена и эти старцы. Я не верю, чтобы они стали лгать, сидя на санях! Зачем им позорить свои седые бороды?

– Зачем? Затем, что… Я отвергла виру и призвала русь к мести. Древлянам легко понять: их спасет только раздор среди нас. Если сейчас верные мне люди, – Прекраса подбородком указала на самого Кольберна, – нападут на Свенгельда, Киев станет полем битвы. Многие мужи полягут, мы сами подорвем свои силы, и нам станет не до древлян. Нам станет нечем вершить месть, и они спасутся от наказания.

«И в этом раздоре Святка, беззащитный ребенок, погибнет первым, – подумала она, но не стала говорить вслух. – Они уберут его в первую голову, а потом будут биться за выморочное наследство».

– Ты ничего не сделаешь? – удивился Кольберн. – Оставишь этого предателя воеводой?

– Да, – Прекраса мягко, но уверенно кивнула. – Он в силе, и его сила нужна мне. Он при послухах дал слово поддержать меня и мстить вместе со мной. Чего еще нам от него нужно?

– Тебе нужен на его месте верный человек! – Кольберн насупился.

– Мне нужен верный человек не только на этом месте. Больше всего мне нужен верный человек на месте кормильца для моего сына. Я хотела… ранее… но Ингер…

У Прекрасы перехватило горло при воспоминании: она сидела почти на этом же месте, а рядом был Ингер, живой и веселый, он обнимал ее и уверял, что трехлетнему сыну не нужен кормилец, потому что сами они будут его воспитывать… Проживут счастливо много-много лет… Она знала, что у них нет ничего впереди, а он не знал, и она не могла ему открыть причину своей печали…

Сглотнув, Прекраса взяла себя в руки. Боль разлуки мучила ее, как нож, засевший в груди, но она знала: это ненадолго. Скоро этому придет конец, они снова будут вместе. И чем скорее и лучше она обеспечит будущее сына, тем скорее отправится по туманной тропе вслед своей бессмертной любви.