Татьяна Иванова - Охотники на Велеса [СИ]

Ненавижу христиан!

— Послушай, а может все рассказать Домажиру? — Всеслав вскочил с лавки. — Может он отменит жертвоприношение? На что им всем разъяренный князь Ярослав?

— Это Домажир-то? Да у них всем Коснятин заправляет. А он как с дубу высокого рухнутый насчет новгородцев. Только еще больше разозлится. Еще самолично задушит твою зазнобу. А она мне все же жизнь спасла. Нет, буду молчать. Ты как хочешь, а я поехал отсюда. Не слишком-то мне милы русские волхвы. Признаю, что Ярослав нас переиграл.

— Езжай, если хочешь, а я должен ее увидеть.

Всеслав выскочил со двора и почти бегом побежал к домику, где под стражей держали Любаву. Но изба была незаперта, двор пуст. Он отловил какого-то ребятенка.

— А где Любава, не знаешь?

— Ее повели в святилище. Решено, праздник праздновать на два дня раньше. Что-то не заладилось, — важно ответил мальчуган.

Любава спокойно перенесла четыре дня, которые она сидела под стражей, ничем не выдав, что она знает о том, что ее принесут в жертву через несколько дней. Рядом с девушкой постоянно находились то Творимир, то Харальд. Тишата с Дроздом перебрались в Суждаль, а Негорад с Добровитом жили где-то тайно в лесу, на всякий случай. Через пару дней после того, как Любаву посадили под стражу, к ней с мольбой в темных, чуть раскосых глазах обратился охраняющий ее парень.

— Любава, а ты… э-э-э… говорят, добрая…

— Чего ты хочешь, Хмун? — Любава подняла на него большие синие глаза. Меч, закрепленный в петле внутри тулупа, незамеченным висел в углу. Девица попросила себе шерсти, чтобы не скучно было сидеть. И теперь пряла день-деньской напролет. Скромно так, женственно.

— Ну ты, Любава знаешь, наверное. Сегодня все должны идти, древо для бадняка рубить…

И вправду. За два-три дня до солнцеворота все главы семейств, празднично одетые, в полном молчании отправлялись в лес, чтобы двумя или четырьмя ударами срубить себе заранее выбранное дерево. Потом его освобождали от веток, и прямой ствол медленно обугливался в печи, тоже, естественно, в торжественном молчании, в течение ровно трех суток до угольно-черного состояния. Этот длинный черный бадняк хранился потом в семье весь год как величайшая святыня. Некоторые умельцы умудрялись даже змеиную морду вырубить. Это с четырех-то ударов топора. Да и еще и веночки на черную жердь со змеиной мордой навешивали. Дело вкуса, конечно. Любаву передернуло. Она теперь, понятное дело, не любила ничего длинного, черного со змеиной мордой. А уж в веночке и подавно.

Но виду новгородка не подала.

— Ты хочешь отлучиться, Хмун, бадняк срубить?

— Ну-у-у… э-э-э…

— И хочешь, чтобы я пообещала, не убежать за это время?

— Ага! — радостно сообщил Хмун.

— Иди. Я обещаю, что не убегу.

Ну не оставлять же в самом деле все семейство этого славного Хмуна без главной семейной святыни на весь год.

Харальд, вроде бы мирно чинивший упряжь в углу избы, пошевелился, вытянул ноги, но промолчал.

Часа через три Хмун вернулся, довольный-предовольный.

— Добрая ты, Любава, — признал он. — Даже и очень жалко, что тебя принесут в жертву…

Он осекся.

— Ты проговорился, — спокойно произнес Харальд.

— Да, — испуганно подтвердил Хмун.

— Но ты же не хочешь, чтобы ее задрал медведь-шатун?

— Нет, конечно, не хочу. Но кто меня спрашивать будет?

— Никто. Но если мы с тобой договоримся, то мы сможем перехитрить тех, кто ни тебя, ни твоих друзей спрашивать не будет. Тех, кто почитает муромцев за покорное человеческое стадо, которым так легко управлять.

В Велесовом святилище давным-давно не приносилась человеческая жертва. Люди отвыкли от человеческой крови на солнцеворот, и большинство из них в тайне ужасались грядущего жертвоприношения. Но ведь с Велесовыми волхвами не спорят. Страшно это и для жизни опасно. Колдуны они, и порчу наводят. Сглазят, или просто убийцу пошлют. Хотя, наверное, лучше убийцу, чем всю жизнь-то болеть. Ох, уж эти зловещие волховские заклятия: «безумье и муки, бред и тревога, отчаянье, боль пусть возрастают, сядь предо мною — нашлю на тебя черную похоть и горе сугубое».

Кому же охота получить подобное заклятие?

Или вот такое есть заклятие, тоже малоприятное: «от похоти сохни, зачахни от хвори, запрет налагаю, заклятье кладу на девы утехи, на девичьи услады».

Да мало ли какие ужасающие заклятия есть в запасе у колдовской братии. Страшно. Но если все самое главное сделают новгородцы, то почему бы и не помочь, или просто не заметить того, что совсем рядом происходит, на самый крайний случай…