Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Несколько страниц спустя первый сюжет сменяется другим, и Закери в недоумении, то ли это роман, то ли сборник рассказов, то ли истории внутри историй. Может, повествование сделает кульбит и еще вернется к началу, думает он. И тут картина снова меняется.

У Закери Эзры Роулинса начинают трястись руки.

Ибо если первая часть книги излагает что-то романтическое про неведомого пирата, а во второй рассказывается о ритуале, который проводят над какой-то прислужницей в какой-то странной подземной библиотеке, то третья часть – нечто совершенно иное.

Третья часть – это о нем самом.

“Мальчик – сын гадалки, предсказательницы судьбы”.

Совпадение, надеется он, но, читая дальше, видит, что детали слишком точны, чтобы быть выдумкой. Полно гадалок, у которых есть сыновья, и шнурки этих сыновей тоже могут разить шалфеем, отчего ж нет, но сомнительно, чтобы, возвращаясь из школы, те тоже проулками срезали себе дорогу.

Когда ж он доходит до того места, где дверь, он книгу откладывает. В голове у него мутится. Он встает с таким чувством, что сейчас потеряет сознание, делает шаг, чтобы открыть окно, и неловким движением сносит на пол забытую кружку с какао.

Машинально выходит в коридор, бредет в кухню, чтобы взять там бумажные полотенца. Вытирает лужу какао. Снова идет в кухню, чтобы выбросить грязные полотенца. Моет в раковине свою кружку. На кружке скол, которого раньше, кажется, не было. Чей-то смех раздается снизу по лестнице, далекий холодный смех.

Вернувшись в комнату, Закери натыкается взглядом на книгу, долго смотрит, как она лежит себе тихо на кресле-мешке.

Закрывает дверь на ключ, что делает очень редко.

Берет книгу и рассматривает ее внимательней прежнего. Верхний угол надломлен, переплет покоробился, ткань вот-вот протрется насквозь. По корешку – мелкие брызги позолоты.

С глубоким вздохом решается наконец ее раскрыть. Ищет место, на котором остановился, и заставляет себя прочесть слова, которые складываются именно так, как он этого ожидает.

Память его восполняет упущенные в книге подробности: побелка доходила только до середины стены, а выше снова шли красные кирпичи; в дальнем конце переулка стояли мусорные баки; набитый учебниками ранец оттягивал плечи.

Тысячу раз вспоминал он тот день, но на этот раз все иначе. На этот раз память его ведут за собой слова на книжной странице, а воспоминание живое и теплое. Как будто все случилось лишь минуту назад, а не прошло с тех пор больше десятка лет.

Он явственно видит дверь. Как тщательно она прорисована. Тот эффект обмана зрения называется “тромплей”, trompe 1’oeil, чего он тогда не вспомнил. Пчелку и по ней тоненькие золотые полоски. Меч острием вверх, указывающим на ключ.

Однако дальше – больше. Читая, Закери осознает, что происходит что-то поважней, позначительней, чем просто проснувшаяся вдруг память.

Он-то думал, нельзя испытать чувство более странное, чем когда наткнешься на книгу, в которой рассказывается про давнишний случай из твоей собственной жизни, которым ты никогда, никогда ни с кем не делился, ни устно, ни письменно, однако ж вот он, этот случай, типографским способом напечатан. Думал, не может. Ан нет.

Еще удивительней, оказывается, получить подтверждение давнему твоему подозрению, что в тот самый момент, в том самом переулке, где ты стоял перед этой дверью, тебе было предложено нечто абсолютно необыкновенное – и ты эту возможность прошляпил.

Мальчик в начале истории не может знать, что история уже началась.

Закери берется за край страницы и переворачивает ее в надежде, что его история будет продолжена. Но повествование снова меняет курс, резко, теперь это что-то про кукольный домик. Он пролистывает книгу до конца, не упомянут ли где еще сын гадалки, а может быть, нарисованная дверь, но ничего не находит.

Он возвращается к рассказу про мальчика и снова его перечитывает. Про мальчика. Про то место, к которому он не вышел, когда не открыл дверь, какое-то там Беззвездное море. Руки трястись перестали, но в теле жар, а в мыслях смятение, он вспоминает, что окна так и не открыл, но не может оторваться от книги. Поправляет очки, подталкивает пальцем повыше, чтобы улучшить фокус.

Нет, непонятно. И не только то непонятно, как кто-то описал этот случай в таких подробностях, но и то, что книга-то на вид куда старше его самого… Он трет бумагу меж пальцев. На ощупь она толстая, шероховатая – и пожелтелая, почти коричневая по краю страниц.