Терри Пратчетт: Вещие сестрички [litres]

– Молит меня о мести, – подсказал Томджон.

– Н-но… – заикнулся Притчуд, пытаясь невзначай указать кинжалом на происходящее.

– Я б со стыда умерла иметь такой котел, – прошептала нянюшка Ягг так громко, что услышали даже в самых далеких уголках двора. – Его ж два дня песком оттирать, не меньше.

– Молит меня о мести, – прошипел Томджон. Краем глаза он увидел в кулисе Хьюэла. Гном застыл в безмолвной ярости.

– Как они так делали, что он мигал? – спросила Маграт.

– А ну тихо, – велела матушка. – Вы людей сбиваете. – И махнула шляпой Притчуду. – Продолжайте, юноша. Не обращайте на нас внимания.

– Чего?

– Говорите, земля молит вас о мести, – в отчаянии подхватил Томджон. – И, так понимаю, небеса тоже.

Шторм услужливо швырнул молнию, и та снесла верхушку еще одной башни.

Герцог скрючился, его лицо исказил страх. Флем вытянул то, что некогда было пальцем, и выдохнул:

– Они. Это они там. Что они делают в моей пьесе? Кто решил, что они будут в моей пьесе?

Герцогиня, которая имела гораздо меньшую склонность терзаться риторическими вопросами, поманила ближайшего стража.

На сцене Томджон изнемогал под грузом сценария. Притчуд стоял столбом, но теперь еще и Хрумгридж, что в льняном парике изображал Добрую Герцогиню, также забыл слова.

– Ага, ты назвала меня злодеем, хотя один лишь я это услышал, – проскрипел Томджон. – А также позвала на помощь стражу особым и таинственным сигналом, для коего не требуется вовсе движенья уст или же языка.

Из кулисы, пятясь, вышел страж, все еще прихрамывая после пинка гнома, и уставился на госпожу Ветровоск.

– Хьюэл спрашивает, какого черта происходит, – прошипел он.

– Что ты сказал? – переспросил Томджон. – Ужель услышал я «сейчас иду, миледи»?

– Он требует прогнать посторонних!

Томджон выдвинулся на авансцену.

– Довольно болтовни. Смотри, как ловко я увернусь от твоего копья. Говорю, смотри, как ловко я увернусь от твоего копья. Копья, стражник. Ради всех святых, ты ж его в руке держишь.

Стражник послал ему застывшую, полную отчаяния улыбку.

Томджон колебался. Три других актера пристально смотрели на ведьм. Перед ним со всей неизбежностью налоговой декларации маячила битва на мечах, во время которой, судя по всему, ему придется парировать собственные удары, а в конце и вовсе себя заколоть.

Он повернулся к трем ведьмам. И открыл рот.

Впервые в жизни безупречная память подвела Томджона. Он не мог вспомнить ни слова.

Госпожа Ветровоск встала и подошла к краю сцены. Зрители затаили дыхание. Она воздела руку.

– Нет больше лжи, и фальши тоже нет, велю я Правде… вылезти на свет.

Томджон ощутил, как мороз продрал по коже. Остальные тоже очнулись.

Из глубины их пустых умов рвались новые слова; слова, красные от крови и мести, слова, что эхом звенели среди камней замка, слова, что хранились в кремнии, слова, которые хотели, чтобы их услышали, слова, которые так рвались наружу, что попытка не сказать их привела бы к перелому челюсти.

– Ты правда до сих пор его боишься? – спросил Хрумгридж. – Даже когда от эля он так пьян? Бери его кинжал, один клинок стоит между тобой и королевством.

– Не смею я, – ответил Притчуд, изумленно косясь на свои губы.

– Да кто узнает? – махнул на аудиторию Хрумгридж. Он еще никогда так хорошо не играл. – Взгляни, вокруг слепая ночь, здесь ни души. Сейчас возьмешь кинжал, завтра – корону. Ударь его, супруг.

Рука Притчуда затряслась.

– Держу, жена. Постой. Неужто предо мной кинжал?

– Конечно, идиот. Давай, сейчас. Запомни, слабым нет пощады. Скажем, мол, с лестницы упал.

– Но вдруг кто заподозрит нас в недобром?

– На что темницы нам? А пальцедавы? Держанье, муж, залог владенья, особенно коль держишь ты кинжал.

Притчуд отдернул руку.

– Я не могу! Он был со мной самою добротой!

– Так стань же ему Смертью…

Смерди слышал доносящиеся со сцены голоса. Он поправил маску, проверил в зеркале, достаточно ли смертоносно выглядит, и попытался рассмотреть сценарий в полумраке пустого закулисья.

– Дрожите, мимолетные! Ибо я Смерть, против… против…

ПРОТИВ КОГО.

– Точно, спасибо, – рассеянно поблагодарил актер. – Против меня бессильны дыни…

ДВЕРИ.

– Двери и запоры. Явился я сей… сей…

СЕЙ НОЧЬЮ КОРОЛЕЙ СОБРАТЬ СВОЙ УРОЖАЙ.

Смерди обмяк.

– У тебя в сто раз лучше получается, – простонал он. – И голос нужный, и слова все помнишь. – Актер обернулся. – А я три реплики не могу запомнить. Да… Хьюэл… меня…