Алина Углицкая - Невеста эльфийских кровей

– Ваше Высочество! – Рив сжал в пальцах диск, мечтая его раздавить. Реликвия, наполненная древней магией, пульсировала, словно живая, покалывала подушечки пальцев. – То, что вы собираетесь сделать, подобно самоубийству!

– Дай.

Ледяной голос принца заставил регента вздрогнуть и выпустить Ширхамм.

Костяной диск упал в подставленную ладонь Эландриля.

– Мы уже все обсудили, – прохрипел эльканэ, сжимая пальцы. – Я не могу поступить иначе. Ты знаешь.

– Можете! Солгите ей! Скажите, что нет возможности снять эти рханговы ожерелья. Ведь она ваша эллевиан! Как вы будете жить, зная, что она принадлежит другому? И Великая Мать сказала, что от судьбы невозможно сбежать! Вы предназначены друг для друга!

– Она и так не моя, – отрезал принц с яростью. – Ее мысли и сердце занимает другой. И мне там нет места.

Он опустил голову, черные волосы закрыли его лицо. Рив слышал только голос: глухой, наполненный болью, цедящий каждое слово так, словно они жгли его изнутри адским пламенем:

– Я же вижу все ее мысли. Все ее чувства лежат передо мой, как на ладони. Ты хоть можешь представить, что я испытываю, когда она рядом?.. Да, я могу ей солгать. Я даже хочу это сделать. Оставить ее себе, сделать своей, любить до безумия… Думаешь, мне этого не хочется? Да я схожу с ума только от мысли, что она будет с другим…

Он мучительно выдохнул. И продолжил:

– Но даже если я силой заставлю ее остаться, это ничего не изменит. Наоборот, ее чувства к Арнбранду только усилятся. Она будет жить ими, своим прошлым, всем, что связано с этим уркхом. И возненавидит меня…

– Но то, что вы собираетесь сделать…

– Я выбрал меньшее из зол. И поверь, я хорошо подумал. Очень хорошо. К тому же… – он с горечью усмехнулся, – тебе же Великая Мать сказала, что от Судьбы невозможно сбежать?

Лиатанари покачал головой.

– Это ваш выбор, эльканэ. Ваше решение. Позвольте мне удалиться.

– Иди. – Эландриль покрутил в пальцах диск. – Я сделаю то, что должен, а там… будь что будет.

Сначала вернулись звуки. Шум листвы, шорох трав. Потом к ним присоединилось пение птиц. Тоненькое цвириньканье овсянки, переливы малиновки, трели соловья…

Нос различил запахи луговых трав, подсушенных солнцем. Мята, чабрец, пижма…

И медовый аромат морошки. Знакомый с детства, неповторимый.

Не открывая глаз, Брент втянул носом воздух и прислушался. Сначала к звукам снаружи, потом к себе. Зверь внутри заворочался, потянулся, с хрустом разминая кости, и отозвался тихим рыком.

Уркх выдохнул и открыл глаза. Расфокусированный взгляд уперся в потолок. Знакомый такой, из тяжелых потемневших от времени бревен. Он нависал над головой молчаливым укором.

Брент не был здесь тридцать лет, а отцовская вирма не изменилась.

– Рханговы ляжки! – выругался он сквозь зубы.

– Брент?

Над ним склонилось девичье лицо. Бледное, осунувшееся от бессонных ночей. Встревоженный взгляд придирчиво заглянул едва ли не в самую душу.

– Аэри? – прохрипел уркх. – Что ты… что вы здесь делаете?

– Тише, ты еще очень слаб.

Девушка опустила в миску тряпицу, отжала и хотела положить ему на лоб, но он схватил ее за запястье. Мягко, но крепко.

Ринка вздрогнула и едва не выронила компресс. Секунду назад уркх лежал трупом, а сейчас его взгляд буравил ее, пытаясь вычислить мотивы и цели.

– Где мы? – он сдвинул брови, догадываясь, каким будет ответ.

– В стойбище. Ты три дня лежал в дольмене на Горе Предков. Твой отец…

Она не договорила. Брент оборвал, процедив:

– Он не должен был приводить тебя сюда!

И, откинув покрывало, начал вставать.

Ринка успела только ахнуть и резко захлопнуть рот. Ее глаза округлились, на лице застыло потрясенное выражение.

– Что?! – буркнул Брент недовольно, и тут же осекся.

Молча выругался и прикрылся покрывалом, рывком дернув его на себя.

Кто ж знал, что в этой рханговой койке он лежит голым, как в день создания!

Успокоив дыхание, перевел взгляд на девушку.

Та стояла в шаге от него, с пылающими щеками и бурно вздымавшейся грудью, обтянутой скромным серым платьем. Судя по крою, платье пожертвовал кто-то из уркхских женщин, эльфы в таких не ходят. В ее глазах отражались одновременно ужас, граничащий с любопытством, и восхищение. Ужас девственницы, никогда не видевшей обнаженных мужчин. Восхищение его совершенным, идеально сложенным телом воина и борца.

– Прости, – он почувствовал себя идиотом. – Это зрелище не для девичьих глаз.