Джордан Ривет - Художница проклятий [litres]

– Я не собиралась предавать вас, – Брайер вскочила на ноги. Она все еще не могла понять, где прятался ее отец. – Я просто хотела уйти. Я не знала, что разрушение проклятий на доме приведет к тому, что за вами придут маги голоса.

– А когда ты напала на свою мать, какое у тебя было для этого оправдание?

– Она хотела меня убить!

– Жаль, что она этого не сделала.

Были ли слова ее отца правдой или нет, но они сделали свое дело. Брайер замерла, ее конечности отказывались повиноваться, и следующая атака попала в цель. Проклятый камень ударил Брайер, и ее рука хрустнула от удара. Боль распространилась по телу девушки, но она мало что значила в сравнении с тем, что сказал отец. Она целый год пряталась от родителей, но вовсе не желала им смерти и до сих пор не думала, что они желают смерти ей, а всего лишь хотят вернуть над Брайер власть. Художница вспомнила, как родители бежали к ней, чтобы вытереть ей щеки, когда в детстве она нарисовала на себе звезды и луны. Она всегда думала, что они по-своему заботятся о ней. Брайер недооценила степень их гнева.

Еще один камень ударил Брайер в бедро, и она рухнула на землю. На этот раз боли было достаточно, чтобы заставить ее действовать, пробудить в ней инстинкт самосохранения. Брайер потянулась за красками, которые были разбросаны по земле, и попыталась найти те, что можно было использовать. Пальцы художницы дрожали, борясь с агонией, но затем Брайер наполнило отчаяние, подобно тому, как вода наполняет стакан.

Ее семья ненавидела ее. Отец и мать не простят ей предательства. Сколько бы добрых дел она ни совершала, страданий людям она причинила гораздо больше. Она никогда не сможет искупить свои грехи. Зачем она вообще пыталась?

Брайер смутно осознавала действие психологического проклятия. Тревога. Отчаяние. Она не могла с ними бороться. Должно быть, у ее отца был какой-то принадлежащий ей предмет, который можно было использовать по Закону Резонанса. Брайер вспомнила, как жители Нового Честера смотрели в свои стаканы, не в силах вырваться из плена мрачных дум. Она чувствовала себя совершенно одинокой. Она все это заслужила. Она не способна ни на что, кроме разрушений.

Слезы наполнили ее глаза, затуманивая обзор; капли дождя падали на разлитые краски. Цвета смазывались, ускользая от нее. Брайер не могла ничего с этим поделать. Тревога, вызванная проклятием, душила ее, причиняя гораздо больше страданий, чем физическая боль. Брайер свернулась клубочком, не в силах противостоять ужасающей мощи отцовского проклятия.

Затем краем глаза она заметила, как Арчер поднял голову. Несмотря на свои раны, он все еще пытался бороться, пытался добраться до нее. Он что-то держал в руке. Это было что-то фиолетовое, сияющее внутри стеклянной банки. Арчер толкнул банку к Брайер по влажной, потрескавшейся земле.

Девушка потянулась к краске здоровой рукой, собирая в кулак последние силы. Ее последняя надежда – баночка с фиолетовым – медленно катилась к ней. Пальцы Брайер сомкнулись на крышке. У нее не было ни кисти, ни секретов проклятой живописи, которым она научилась у своих родителей: у матери, на которую напала, и у отца, который пытался задушить ее отчаянием.

Брайер разбила банку о камень и окунула пальцы в редкий фиолетовый оттенок. Она вспоминала о звездах и лунах на своих щеках, о том, как родители строго-настрого запретили ей проклинать собственную кожу. Однако сейчас, когда проклятие отца усиливало ее отчаяние, Брайер должна была попытаться сделать хоть что-то, чтобы отбиться от него. Поэтому она начала рисовать распутывающее проклятие на своем собственном теле. Она нанесла узор вокруг глаз, которые у них с отцом были одинаковыми, под носом, который достался ей от матери. Она продолжила рисовать на своих обожженных солнцем щеках, шее, сломанной руке, груди.

Тревога и отчаяние немного отступили, позволяя физической боли снова выступить на первый план.

Почти обезумев от боли, Брайер продолжала выписывать проклятие на собственной коже, используя каждую каплю драгоценного пигмента. Она рисовала инстинктивно, творческий порыв обжигал ее руки. Маги никогда не проклинали свои собственные тела, но что еще она могла сделать, когда ее родной отец причинял ей такие страдания?

Картина, обретающая форму на ее коже, отличалась от типичного распутывающего проклятия. Это было абсолютно новое творение. Брайер не могла видеть, что нарисовала, но представляла, что рисунок был похож на волны, накатывающие на пляж и оставляющие морскую пену на песке. Художница размазывала краску, следуя за линиями своего тела, как будто бы они были морским берегом.