Вальтер Моэрс - Лабиринт Мечтающих Книг

Кибитцер поразительно постарел. За долгие годы он все больше походил на свои высохшие книжные переплеты с их складками и царапинами, потертой кожей и выцветшей краской. Его задубевшее от возраста лицо на фоне книжных стеллажей, вероятно, слилось бы с покрытыми трещинами и заплесневелыми корешками книг, если бы не его большие светящиеся глаза. Но и они, как я с беспокойством заметил, уже давно не сияли, как раньше. Теперь это был слабый и неровный свет, как от тлеющих углей. Над когда-то огромными глазами на его впечатляющем черепе мыслителя низко нависали веки, и было видно, что Кибитцеру стоило больших усилий сохранять глаза открытыми.

– Привет, Хахмед, – ответил я. – Ты знал, что я приду?

– И да, и нет. Полчаса тому назад я в это действительно не верил. Но она знала это. Еще за несколько недель. – Его голова тревожно качалась, когда он говорил. Было удивительно, как его тонкая, дрожащая шея все еще удерживала эту тяжелую ношу с тремя мозгами. Только сейчас я заметил, что у него из одного уха торчала крошечная слуховая трубка.

– Она? – переспросил я.

– Инацея, – уточнил Кибитцер. – Инацея Анацаци.

Он посветил свечой в нишу между стеллажами. Там на стуле сидела ужаска Инацея Анацаци и пристально смотрела на меня. Он появилась из темноты, как привидение, и мне едва удалось сдержать испуганный возглас.

– Привет, Мифорез! – прохрипела она неприятным, как старая шарманка, голосом.

– При… привет… Инацея! – пролепетал я. – Какой сюрприз! Ты хорошо выглядишь! – С моих губ легко слетела неуклюжая ложь.

– Спасибо, – сказала ужаска. – А ты располнел.

Как было приятно вновь оказаться среди друзей. Здесь не нужно было рассыпаться в любезностях – роскошь, которую я почти забыл.

– Она точно знала день и час, когда ты придешь. Еще несколько недель назад. Так как я не верю в фокусы ужасок, я уверен, что это какой-то трюк. Вы оба явно что-то скрываете.

Это было забавно и, наверное, сказано в шутку – эйдеитский юмор! Я не видел ужаску так же давно, как и Кибитцера. В отличие от старого мозгового гиганта она почти не изменилась и была такой же старой и безобразной, как испокон века. Мне кажется, что ужаски появляются на свет уже старыми. Или, по меньшей мере, безобразными.

– Чтобы предупредить твои вопросы, Хильдегунст… – сказал Кибитцер. – Да, ты верно заметил, что я болен. Очень болен. Я страдаю редким заболеванием, которое называется Senesco Rapidus или Эйдеитова болезнь.

– Она… заразна? – спросил я, невольно сделав шаг назад и тут же устыдившись моей истерической и бестактной реакции.

– Ты все тот же старый ипохондрик, гм! – Кибитцер ухмыльнулся. – Нет, она не заразна. Не бойся! Ею заболевают только эйдеиты, к тому же болезнь передается по наследству. И даже среди нас она поражает очень небольшую часть. Я стал одним из счастливцев– вытянул счастливый билет! Собственно говоря, существует один-единственный симптом, но его трудно распознать. Когда болезнь начинается, происходит быстрый процесс старения. Под словом «быстрый» я подразумеваю «молниеносный». Это связано с синхронным расходом энергии моего тройного мозга. Мы слишком много думаем! Организмы многих эйдеитов не могут выносить это слишком долго. Клетки, так сказать, преждевременно уходят на пенсию, если это сформулировать в юмористической форме. В последние десять лет я постарел на сто.

– Мне очень жаль, – пролепетал я. Батюшки мои! Очень жаль! Мы не виделись целую вечность, он поведал мне о своей страшной болезни, а мне в голову пришла только эта бестактная и банальная фраза. Слышал ли он меня вообще? У него, в конце концов, был слуховой аппарат. – Я имею в виду… Я просто плохо разбираюсь в болезнях, – сказал я чуть громче. – Извини, что я не нашел более подходящих слов.

– Ты знаешь, как можно понять, что ты состарился? – спросил Кибитцер дрожащим голосом. – Не по забывчивости. О, нет. Это замечают по тому, что с тобой говорят более громким голосом и несколько медленнее. Как со слабоумными или с маленькими детьми. Я ведь не глухой, черт подери!

– Но ты же плохо слышишь! – возразил я. – Ты ведь носишь слуховой аппарат!