Вальтер Моэрс - Лабиринт Мечтающих Книг

Последние слова были подлым и довольно чувствительным ударом в спину, который имел своей целью уколоть Кибитцера тем, что он всего лишь эйдеит категории «три мозга», а не «пять» или «шесть», как многие из его собратьев. И уж тем более не «семь», как его идол – знаменитый профессор Соловеймар.

Цель была достигнута, так как после этого он не написал мне ни одного письма. Ни одной строчки. Ни одной почтовой открытки. А что сделал я? Ничего. В течение всего этого времени я не удосужился должным образом извиниться перед Хахмедом за этот удар ниже пояса. В течение ста лет! И теперь я стоял перед входом в его антикварную лавку и от волнения теребил край моего плаща.

«Мой дорогоооой Хахмед! – репетировал я мысленно свою речь. – Разве ты не получал мои последние письма? Цамонийская почта всегда была ненадежной».

Нет, только никакой лжи! Эйдеиты умеют читать чужие мысли!

Лучше сохранять холодность? Потому что я вообще-то не испытывал никакого чувства вины, не так ли? Он писал мне столь же редко, что и я ему. Он задел мою гордость и был виновен в сложившейся ситуации как минимум в той же степени, что и я, упрямый осел! Итак, абсолютное хладнокровие.

«Добрый день, господин доктор… Как твое драгоценное здоровье?»

Вздор. Это глупо. И не мой стиль. Может быть, лучше нарочито приветливый тон? Как будто вовсе ничего не произошло:

«Привет, Кибитцер, старый хрыч! Давно не виделись, да? Ха-ха-ха!»

Нет, это было слишком грубо. Мы, в конце концов, были хорошими друзьями. Были. Но все же. Нет, тогда лучше сразу перейти к личным отношениям. Осыпать его упреками. Перейти в наступление:

«Хахмед, ах, Хахмед! Дружище, почему ты забыл меня?»

А потом: долгий безмолвный, полный упреков взгляд, распростертые объятия и слезы в глазах.

Точно, это все! Мелодраматическая сцена! Это хорошо! Я потер уголки глаз, чтобы вызвать слезотечение.

– Ну, входи же, – произнес тихий, тонкий голос в моей голове.

– Что? – спросил я озадаченно.

– Я наблюдаю за тобой уже полчаса, Хильдегунст. Ты основательно прибавил в бедрах, мой дорогой! Так входи же, наконец! И перестань теребить свой плащ!

Черт подери, Кибитцер стоял внутри в темноте и наблюдал за мной через окно. Эйдеиты, разумеется, могут читать мысли и через закрытые двери. Я идиот! Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– С тебя станется. Ну, давай же! У меня мало времени. Входи!

Я отпустил край своего плаща и еще раз глубоко вздохнул. Потом нажал дверную ручку и вошел в мрачное помещение.

Раздался привычный, как и двести лет тому назад, негромкий звон колокольчика, который звонил каждый раз, когда открывалась дверь, но теперь это был, пожалуй, несколько неблагозвучный звон, с едва уловимой фальшивой ноткой. Меня охватил все тот же затхлый запах книг, хотя, может быть, еще более древний, чем тогда. В помещении мерцал сумеречный свет свечей и, возможно, даже более сумеречный, чем это требовалось для глаз. Как добился Кибитцер того, что здесь, внутри, царил мрак, хотя на улице светило солнце, и не было ни жалюзи, ни гардин? Эйдеиты любят темноту больше всего, так как она благоприятствует работе мозга, и у них явно есть свои средства и методы. Возможно, Кибитцер культивировал определенный сорт книжной пыли, которая фильтровала свет. Воздух наверняка был полон ее частиц, которая поднялась, когда я вошел. На пару мгновений я как будто ослеп, но даже это поразительно напомнило мне о моем первом визите в эту лавку.

– Хахмед? – позвал я, прищурясь. – Ты здесь?

Молчание было нарушено. Первые слова сами собой сорвались с моих губ, и они не были ни лживыми, ни слишком холодными или вызывающими. Они были сказаны будто невзначай. Я почувствовал облегчение.

– Конечно, я здесь, – услышал я тихий голос. – Мы ждали тебя.

Я потер глаза, чтобы лучше видеть. Меня ждали? Кто это мы ? Может быть, он говорил о себе во множественном числе, как монарх? Или здесь в самом деле был кто-то еще? И где он вообще, этот проклятый эйдеит?

Потом вспыхнула свеча, точно как тогда при нашей первой встрече – можно было подумать, что кто-то устроил здесь инсценировку, чтобы разбудить старые воспоминания.

Неожиданно Кибитцер оказался всего в нескольких шагах от меня, озаряемый светом свечи среди кружащейся книжной пыли.

– Привет, Хильдегунст! – сказал он на сей раз своим настоящим голосом, так как губы его шевелились. Его голос казался еще более тонким и слабым, чем звучание его мыслей, как будто он шел, опираясь на палку. Мы долго смотрели друг на друга.