Мара Вульф - Магия лунного света [litres]

– Думаю, эти должны подойти для твоих картин.

Он перенес их к верстаку и взял папку из моих рук.

– Что думаешь? – спросил он, приложив светло-коричневую рамку с красивой резьбой к портрету моей мамы. Красивая рама заставила портрет заиграть. Я кивнула и наблюдала, как он ловко отделяет заднюю панель от рамы и вытаскивает стекло.

– Можешь его почистить? – попросил он, передавая его мне. – Там стоит стеклоочиститель, а тряпку найдешь на полке.

Пока я старательно чистила стекло, Коллам проверял, нет ли на раме мелких повреждений. Потом он аккуратно нанес подходящую по цвету краску и прозрачный лак на места сколов.

Когда я закончила, села на верстак неподалеку от него и наблюдала за его сосредоточенным, погруженным в работу лицом.

– Пойду к Софи, вы справитесь вдвоем? – спросил доктор Эриксон. Я уже и забыла, что он здесь.

Коллам молча работал, а я смотрела на него. Его лицо источало силу и изящество. Я бы так хотела коснуться его щеки! Уже не в первый раз я обратила внимание на его длинные и тонкие пальцы. Я тяжело сглотнула от мысли, что он может коснуться меня. Было глупо даже думать об этом, с чего бы я могла заинтересовать его больше, чем другие девушки, которых он, по словам Амели, уже отвергал?

Он вдруг улыбнулся.

– Что такое? – спросила я.

Он покачал головой. Ответа я не получила. Он наверняка заметил, что я на него пялилась.

Он поместил портрет в раму, поставил заднюю стенку на место и зафиксировал скобки. Затем повернул картину в руках и поднял ее на свет.

Получилось идеально. Он положил готовую работу мне на колени и взял следующую картину, которую я нарисовала недалеко от дома, у скал. Море в этот день было необычного голубого цвета, и мне почти удалось передать этот оттенок. Пока Коллам молча смотрел на картину, я заметила, что его глаза были сегодня такого же цвета.

Мы с Питером провели у скал весь день, до самого заката. Спокойное, но грозное настроение, которое море в тот день излучало, ощущалось на картине.

– Не хочешь рассказать, что случилось с твоей матерью? – прервал мои мысли Коллам.

Я сглотнула. Несколько недель после смерти мамы я пыталась не говорить и даже не думать о ней. Казалось, что так проще справиться с утратой.

Коллам не давил на меня. Он просто ждал моего решения. Я посмотрела ему в глаза и поняла, что могу доверять. Я сделала глубокий вдох и начала медленно рассказывать об аварии и о том, когда я видела ее в последний раз. Коллам отложил раму в сторону и прислонился к столу рядом со мной.

Когда я закончила, он молчал и смотрел на меня. На мои глаза наворачивались слезы, стекая по щекам. Коллам стер их с моего лица.

– Мне так жаль, – прошептал он, обнимая меня и притягивая к груди. Я прижалась к нему. Он пах солнцем и морем.

– Почему ты это делаешь? – я не осмеливалась смотреть на него, надеясь, что он не станет меня отпускать.

– Ты о чем? – спросил он, гладя меня по волосам.

– Ты игнорировал меня неделями, – напоминаю я, – а сейчас ты совсем другой.

– Не знаю, – его голос звучал хрипло. – Когда я увидел тебя в первый раз, ты в растерянности сидела рядом с китом. Мне показалось, мы совсем не подходим друг другу.

Я напряглась.

– Ты даже не знал меня.

Он улыбнулся, и мой гнев сдулся, как воздушный шар.

– Я же сказал, у меня просто было такое чувство. Ты стояла в воде, вцепившись в кита, и я сразу же понял, что мне стоит быть осторожнее.

– И что? Теперь ты передумал?

– Именно, – ответил он, отпуская меня и поворачиваясь к работе. Я посмотрела на него с недоверием, но он, видимо, был еще не готов объяснить свою резкую смену настроения.

– Почему ты не живешь со своими родителями? – спросила я, собравшись.

Он покачал головой и коротко сказал:

– Я никогда не знал своих родителей, – его тон не допускал дальнейших вопросов. – Эта картина нравится мне больше всех, – сказал он. – Хотел спросить… – он колебался.

– Что?

– Ты не подаришь ее мне?

Я посмотрела на него. Он что, серьезно?

– Я бы с радостью повесил ее в своей комнате, – в его голосе звучало волнение.

– Конечно, если она тебе нравится, – ответила я, смущенная неожиданной похвалой.

Он взял белую раму, посмотрел на нее пару секунд, а затем отложил в сторону. Потом он пошел в угол, где были сложены рамы, и копался там некоторое время. Наконец он вытащил простую светло-серую рамку и довольно на нее посмотрел. С этой картиной он работал так же заботливо, как и с портретом моей матери. Я сидела рядом, молчала и размышляла.