Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

— На какое же? — спросил лесоторговец Плетт.

— И вам, и мне вся эта распря ни к чему, нам с вами торговля нужна, нам нужен ваш лес и ваш уголь, а вам, уверен, по душе будет мой овёс и мой ячмень. Поэтому нам нужен мир.

— Мир? — купцы стали переглядываться, и в их взглядах Волков читал явственно: что за вздор он несёт? Перепугался, вот и просит мира.

Да, именно так купчишки и думали. Они были уверены, что кантон его одолеет. И тут Фульман спросил с этакой вальяжностью важного человека, который из вежливости да боголюбезной скромности снизошёл до просителя:

— И что же нам делать с этими деньгами? Уж не подскажете ли?

«Свинья, лавочник, силу почувствовавший. Эка спесь из него прёт, говорит и через губу не переплюнет».

— Здесь две тысячи, употребите их на дело, уговорите совет отвести войну со мной, и ещё вам восемь тысяч дам для того. Скажите, что не выгодна вам война. Выгоден мир.

— Мы и сами знаем, что нам сказать надо будет, — заносчиво произнёс Плетт. — Только боюсь, что никто нас не послушает, уж больно много обид вы нам нанесли.

А вот советник Вальдсдорф говорил с почтением, потому как был умнее своих товарищей:

— Вы уж простите нас, господин фон Эшбахт, но сейчас наши предложения о мире с вами в совете кантона будут неуместны. И будут даже глупы, господин Плетт прав, уж очень много обид вы нанесли нашей земле. И совет земли выделил уже деньги на войну, разве ж её теперь остановить?

«Вот тут ты, толстяк, прав, коли деньги на войну есть, так войне быть, наёмники деньги никогда обратно не отдадут».

— А ещё наш новый консул, — всё так же высокомерно продолжал Фульман, — сам господин Райхерд. Он человек твёрдый и непреклонный.

— Райхерды род в нашей земле древнейший, — подтвердил Вальдсдорф, — он не отступит. И посему просьбу вашу мы исполнить не можем.

— Жаль, — сказал кавалер, беря мешок с деньгами и вставая. — А ведь я мир вам предлагал, господа.

Купцы и советник снова переглядывались, и снова в их взглядах была насмешка над ним.

— Мы ничего не можем сделать, — повторил толстяк, разводя руками и изображая сочувствие на круглом лице.

Волков шёл на улицу, неся в руке мешок со своими деньгами. Купчишки денег не взяли! Виданое ли дело? Да ещё отказали с насмешками. Но разочарован он не был. Нет, не был.

Идя предлагать мир, он был уверен, что купчишки смеяться над ним станут. Так и вышло. Были они и высокомерны, и заносчивы.

И это было хорошо. Хорошо. Потому что поганые лавочники уверены, что кантон его одолеет. Уверены так, что имущество своё поставить на победу родной земли могут. А значит, они, купчишки, первые в мире шпионы и соглядатаи, о его планах, о его приготовлениях ничего не знают. Знали бы — так заносчиво себя не вели бы.

Ещё раз поговорив с купцом Гевельдасом и ещё раз пообещав ему казни и муки, если он не сыщет нужных барж, поехал на свой берег. Не успел вылезти из лодки, как по причалам к нему уже бежал и на ходу кланялся архитектор господин де Йонг.

— Вот как кстати я вас увидел, господин генерал, — говорил он, подбегая. — Поздравляю вас с таким знатным чином.

— Да-да, спасибо, друг мой, — у Волкова сил уже не было говорить, он даже не поел у купца, хоть тот его и приглашал. Но с молодым архитектором нужно было перекинуться парой слов.

— Госпожа Ланге только что говорила со мной, сказала, что задумали вы строить дом на берегу реки.

— Да, — отвечал кавалер, устало усаживаясь на сложенные на пирсе мешки, чтобы дать ноге отдохнуть.

— И когда же вы пожелаете посмотреть рисунки домов?

— Я ничего смотреть не стану, — говорит кавалер. — Хозяйкой дома будет госпожа Ланге, пусть она сама себе и смотрит.

— Ах вот как? Она мне об этом ничего не сказала.

— Да, хозяйкой будет она, а вы сделайте хороший дом. Дом, в котором всё будет: и конюшни, и каретный сарай, и всё, всё, всё… И уложитесь в, — он мгновение думал, — в восемнадцать тысяч талеров.

Волков обещал Бригитт двадцать, но знал, что ловкий строитель после двадцати потраченных тысяч будет просить ещё, на недоделки. И поэтому сказал строго:

— Слышите меня, де Йонг? Восемнадцать тысяч!

— Я всё понял, господин генерал.

— И это не всё, скоро, может уже через день, тут, в моей земле, будет тысяча человек.

— Тысяча человек? — удивился де Йонг.

— Вы разве о том не слышали? — в свою очередь удивился Волков.

— Ну, ваш управляющий говорил мне, что прибудут люди, но я думал, что тысяча человек это фигура речи…

— Нет, это не фигура речи. Это тысяча душ людей, которым надобно помочь с жильём, иначе зиму переживут не все. Зимы здесь, в предгорьях, вовсе не мягкие.