Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

Приехал до рассвета, но к радости молодых господ, оставшихся спать на берегу Эшбахта, нашёл лишь лодку и поплыл в Лейдениц только с Максимилианом, Фейлингом и Габелькнатом.

В рассветном тумане посчитал порожние баржи, что нашёл у пристаней. Почувствовал неладное, поспешил к Гевельдасу домой.

— Семь? — шипел он, хватая купца за ухо. — Всего семь? Я же сказал тебе десять. Десять!

— Так нет больше, нет больше барж, людишки прознали, что я ваш друг, так боятся, прячут лодки. Но ещё одна к вечеру сегодня будет.

— Боятся? Чего они боятся? — Волков выпустил ухо купца.

— Так вас же, у вас тут репутация дурная. Считают вас тут забиякой, обзывают раубриттером. Думают, что вы опять какую-то склоку начинаете. Боятся лодки потерять люди, господин.

— Я же сказал тебе не говорить, что для меня!

— Я и не говорил, так разве они без моих слов не догадаются? — купец вздохнул. — Господин, может, всё-таки хватит вам восьми лодок.

Вот как, как объяснить дураку, что две баржи, которые он называет по местному обычаю лодками, — это три сотни солдат? Целая рота!

Как объяснить купчишке, что и сто лишних солдат, бывало, решали исход дела? А тут триста! Разве поймёт этот дурень, что он сам и все его люди послезавтра поплывут на опасное дело, поплывут в пасть льва, и что каждый человек будет на счету. Каждый! Что он и так для скорости и тайны оставляет значительную часть своих сил на берегу, осмеливается высадиться на земле злейших людей лишь с половиной своих сил? То огромный риск, но разве этот глупый торгаш сие уразумеет? Нет. И не было смысла в объяснениях и уговорах, поэтому кавалер говорил тихо:

— Завтра к утру чтобы баржи были у пирсов, двойную цену предлагай, где хочешь ищи, но чтобы баржи были. А не будет барж… Кирасу, шлем и пику я тебе найду… Со мной поедешь.

Купец кивал головой, лицо у него было кислое, прямо воплощение уныния и смирения перед судьбой, а не лицо. И он после говорит:

— Попробую сыскать. Этот мерзавец Плетт приехал и арендовал две баржи, и держит их, хотя ничего не грузит третий день.

— Плетт? — Волков помнил его. — Лесоторговец?

— Да, он и вся их компания рюммиконская тут, и он, и Фульман, и Вальдсдорф, все тут, проживают сейчас на постоялом дворе у купца Гафта.

— Советник славного города Рюммикон, помощник судьи города Рюммикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Брегген господин Вальдсдорф, — вспоминал Волков задумчиво.

Это новость его порадовала. Ну не то, чтобы порадовала, но… Он повернулся к своим людям:

— Максимилиан?

— Да, генерал.

— Знаете, где постоялый двор купца Гафта?

— Найду, генерал.

— Прекрасно, там найдите советника Вальдсдорфа, неопрятный толстяк из Рюммикона.

— Я помню его, генерал,

— Скажите, что фон Эшбахт немедля хочет переговорить с ним и с другими купцами из Рюммикона немедля. И с глазу на глаз.

— Да, генерал, — Максимилиан уже стал поворачиваться, чтобы уйти, но Волков его остановил:

— Они, думается мне, не захотят говорить, побоятся скомпрометировать себя, но вы скажите, что у меня есть выгодное предложение для них. Скажите, что очень выгодное. У купцов жадность посильнее страха.

Не хотели купчишки с ним видеться, уж очень боялись; не скажи им Максимилиан, что генерал сулит им выгоду, так встречи и не случилось бы. Но, поспрашивав у молодого прапорщика, что за дело у генерала, и ничего не выведав у него, на встречу согласились, но просили, чтобы всё было тайно.

У Волкова при себе, на луке седла, был крепкий мешок с двумя тысячами талеров. Вот с ним-то он и пошёл к купцам из Рюммикона на встречу. Через двор не пошёл, там народа полно, объехали дом с другой стороны, где он и зашёл с кухни, да и то опуская лицо.

Купцы и советник ждали его в большой, хорошей комнате, где ему предложили кресло и вино. В кресло он сел, бросив на пол подле себя мешок с серебром так, чтобы оно как следует звякнуло. Пусть купчишки знают, что у него есть. А вот от вина отказался, сославшись на утро.

— Господин фон Эшбахт, общение наше не должно быть продолжительным, — заговорил толстяк, — сами понимаете…

— Понимаю, понимаю, — отвечал Волков. — Знаю, что ваша репутация может пострадать, если кто в ваших землях узнает, что вы встречаетесь со врагом кантона Брегген. Поэтому буду краток, — он указал на мешок, что лежал рядом с креслом. — Тут две тысячи монет Ребенрее. Прошу вас, господа, взять их и употребить на дело.