Коллектив авторов - За пределами официальных хроник

— А ты не забывай своих клятв. К тому же, никто из них не был старейшим из ныне живущих, — он улыбнулся, и потрепал волосы поэта. — Все. Пора. Закончишь с делами — езжай к Джо. Я позвонил ему и предупредил. Жди меня там.

Он подошел к двери, но вдруг резко обернулся:

— Все будет хорошо, доверься мне.

Байрон сумел лишь кивнуть.

— Дункан, умоляю, скажи, что ты отказался принять вызов — Аманда сидела на кровати, ее взгляд, казалось, был направлен куда-то сквозь Дункана.

На что она надеялась, зная Дункана столько лет? На то, что он не сможет принять вызов от лучшего друга? Лучшего? Друга?

Кого же этот упрямец теперь видел на месте Митоса? На месте ИХ Митоса?!

Она была уверена, что Байрон — это лишь повод, катализатор. Начало было раньше…

А теперь? Теперь конец?

— Дункан, а давай уедем? В Риме, сейчас, должно быть замечательно. Поехали, прошу тебя!

Аманда не ждала ответа — она его знала…

— Нет, прости, но нет.

Теперь конец.

Он не поехал в офис. Зачем? Лишние вопросы Байрону были ни к чему.

В квартире было тихо и холодно, словно в склепе. В его собственном склепе.

Он поклялся Доку, что не вернется к прошлому. Поклялся, зная, что обещает невозможное. Или…

Байрон подошел к тумбочке, возле кровати и открыл верхний ящик. Серебристая шкатулка была на прежнем месте. Можно протянуть руку и все закончится. Перестанет так противно ныть в груди. Руки не будут предательски тянуться к рукояти сабли, тянуться лишь для того, чтобы понять — прошедшие дни не были сном. Или были? Сладкими грезами или кошмаром? Или все же реальностью, близкой и родной. Шаг от грани, минута, что бы вспомнить жизнь и увидеть себя. Шаг, последний шаг назад перед разбегом и прыжком. И в этот раз уже никто не протянет руку. А даже если и протянет…

Пальцы потянулись к шкатулке, но тут он заметил то, чего почему-то не видел раньше. Книга, старая, потрепанная, с почти стершимися буквами на обложке: Джордж Гордон Байрон. «Избранное». Он с трудом сдержал смех. Когда-то в этом был смысл, когда-то в этом была вся жизнь. Только вот, жизнь давно прокисла. Душа сгнила.

Душа сгнила, а буквы — нет. Слова живы, слова переживут автора. Если только автор не вспомнит, что эти слова значат, и не сделает первый за долгие годы вздох.

Слова… Любовь, дружба, свобода, небо, душа, жизнь, смерти… Или все-таки не только слова?…

Секунда. Вторая. Третья. Вдох. Выдох. Вдох.

Крик…

«Франкенштейн. Новый Прометей».

Холодный воздух комнаты наполняет легкие. Приносит боль. И счастье. Неужели, нужно было просто поверить? Наплевать на всю абсурдность этих слов и просто поверить?!

«Но запомни — если ты, мелкий пакостник, посмеешь взяться за старое, я, лично снесу твой кудрявую башку, а потом вскрою, чтобы проверить на наличие мозга!»

Не снесешь, доктор. И сам не посмеешь умереть. В этой истории, место героя, который ищет смерть, отведено только ему самому. И он, Байрон, это место никому не отдаст.

Должен же кто-то, в конце концов, восхищаться его будущей писаниной?!

— Ты опоздал, Горец, — что-то чужое в голосе Старейшего заставило Дункана резко остановиться.

С виду, это был тот же человек, который несколько лет назад предлагал ему на этом месте свою голову. Он все так же кутался в плащ и явно замерзал. Все было так же. Если только не смотреть в глаза.

«Ты врал Митос. В тебе все еще есть огонь. Он отражается в твоих глазах».

— Мне нужно было разобраться с кое-какими делами. Митос, что же для тебя значит этот мальчишка?

«Живи Горец. Набирайся сил. Сражайся в другой день».

Другой день наступил?

— Не поверишь — не больше, что кто-либо другой. Знаешь, люблю поэзию. Только вот, сейчас, пора перейти к прозе.

— Еще не поздно остановиться, Митос…

— Маклауд, ты забыл кто я? Поверь, мне виднее, поздно или нет. Так вот — поздно.

— Джозеф! Вы должны сказать мне, где они! — Байрон подошел к Джо вплотную и тот мог почувствовать запах крепких, что удивительно — дешевых — сигарет.

Обычных сигарет.

— Я сказал — нет, — Джо сел за столик напротив сцены. — Я не хочу, чтобы все, что сделал Адам, оказалось напрасным. Перестань пытаться испепелить меня взглядом. Садись, — он показал взглядом на соседний стул.

— Простите, но нет, — Байрон подошел к сцене, возле которой стояла старенькая электрогитара. Он осторожно, словно боясь, что от его прикосновения инструмент рассыплется в пыль, провел рукой по грифу. Он словно физически ощущал на себе взгляд этого человека с пронзительными глазами и прекрасным голосом. И от этого взгляда ему хотелось провалиться сквозь землю.