Игорь Борисенко - Человек без души

Ободренный первой главой, Дальвиг уж после полуночи добрался до учебника волшебства, который начинался во второй главе. Абзацы там сплошь пестрели незнакомыми словами из тайного языка Черных, того самого, на котором он произносил заклинание в палатке Врелгина. Здесь оно красовалось чуть ли не в первых же строчках, и Дальвиг с трепетом прочел перевод: Клянусь в верности Черной Лиге, и залогом будет моя смерть! В основном предложения строились так же, как в обычном языке, и словообразование хоть иногда и было необычным, на самом деле оказалось даже более простым.

Словарь языка находился сзади книги, в виде приложения, и тут Дальвиг выучил свое первое заклинание. Чтобы не листать книги в поисках этого словаря, нужно было начертать на первой странице простенький символ, а потом вымолвить: Ортан , что в переводе означало «закладка». По этой волшебной команде толстый том сам перекидывал себя до тех пор, пока не открывал помеченный лист. Произнести заклинание снова удалось сразу. Тут были тонкости – к примеру, «т» должно было звучать, как гармоничная смесь сразу трех букв: «т», «з» и «х», а «н» следовало выговаривать очень твердо и быстро, чтобы она звенела на языке. Как уже понял Дальвиг, именно в этом, в необычном звучании обычных звуков, крылась сила произносимых заклинаний.

Маги использовали свой голос как некий скелет, на который ложилась плоть их чар, волшебная энергия, называемая олейз . Заклинания, так же как амулеты, помогали разуму колдуна притягивать ее и облекать в действия либо в осязаемые предметы. На примере клятвы Черных здесь показывалось действие магии. С помощью слов, а также вещественных компонентов – кусочка ногтя, пряди волос, слезы – Дальвиг призвал на самого себя изрядную порцию энергии, которая будет оставаться с ним до самой смерти. Когда придет время умирать, эта энергия освободится и не даст разуму расстаться с телом, накрепко свяжет их вместе и подчинит тому, кто назовет тайное имя. Сила заклятия была такова, что только очень могучий волшебник мог бы попробовать снять его, да и то неизвестно, с каким результатом.

Дочитав до этого места, Дальвиг непроизвольно огляделся, будто ожидая увидеть над своей головой сияющий эфирный меч, зависший до поры до времени. Ему стало вдруг страшно и неуютно. Подумалось, что этот ритуал на самом деле ведет к гораздо более зловещим последствиям, чем это может показаться с первого взгляда. Не зря ведь Врелгин предостерегал его об этом.

Однако Дальвиг выбросил из головы плохие мысли и продолжил читать, жадно впитывая примеры чар и заклинаний.

Заранее придуманных вариантов было очень много, но никто не запрещал выдумывать и свои. Правда, помышлять об этом человеку, только вчера записавшемуся в волшебники, было еще рановато.

Слова легко запоминались – они будто оставались гореть перед взором Дальвига после того, как он перелистывал страницу. В конце концов совершенно внезапно он понял, что не видит ничего, кроме этих горящих букв. В ужасе он закрыл глаза, но и там от них не было спасения. Дальвиг в ужасе прянул назад, чтобы броситься наутек, и… с грохотом покатился по полу!

Оказывается, все это был сон – хищные буквы, горящие огнем и выбрасывающие пламенные языки. Неизвестно, когда он сдался сну, понятно только, что сейчас дело подходило к полудню. Солнце заглянуло в окно и нагрело половицы, на которые ошалевший от внезапного пробуждения Дальвиг оперся ладонью. Он встал невыспавшийся и голодный, но испугаться тому, что все – поездка в Крайл, вступление в Черную Лигу – тоже было сном, не успел. На столе лежала раскрытая книга с желтыми, плотно исписанными листами. Нет, вчерашний день ему не приснился!

Дальвиг вышел в темный и холодный коридор, поплотнее закрыв за собой дверь.

– Доброго утра, господин! – приветствовал его Хак. Он сидел в соседней комнате, рядом со столом, на котором стоял кувшин с давно остывшей водой и таз для умывания. На лице глупца блуждала всегдашняя расплывчатая улыбка.

Умывшись, Дальвиг прошел по коридору еще дальше, в маленькую комнату без окон. В стенных держателях вместо факелов и волшебных ламп горели лучины, дававшие совсем мало света – только чтобы разглядеть тарелки да вилки. На завтрак кухарка подала черствый хлеб, козье молоко в крестьянской кружке с отколотым краем, ломоть козьего сыра и два вареных яйца.

– Хорошо хоть яйца не козьи! – пробормотал Дальвиг, подбрасывая их в воздух оба сразу. Яйца шлепнулись о стол и разбились. Содрав с них скорлупу, юноша быстро проглотил одно за другим вместе с хлебом, отпил немного молока. Какое убожество! Завтрак аристократа, ничего не скажешь. От сыра несло так, что хоть беги… Правда, сам Дальвиг был уже привычен – от мужа и сына кухарки постоянно исходил такой же запах. Остается только надеяться, что сам не провонял им же.