Роман Буревой: Путь в Беловодье

Вечером Чудодей зашел справиться о здоровье. Посидел на кухне, чаю попил, поинтересовался, нет ли вестей о Романе, а потом, вздохнув, добавил:

– Вы ошиблись, Алевтина Петровна. Миколы Медоноса в Темногорске нет. Это точно. Отсутствует уже недели две. Так что кто-то другой вам пузырек с огненным зельем подсунул.

– Кто именно?

– Огненных колдунов много, по имени назвать не могу. Возможно даже – не член Синклита. Кто-то из Романовых завистников. Может, вы сами знаете? Встречали прежде?

– А не мог Медонос вернуться тайно? – не желала сдаваться Тина.

– Чтобы дать вам пузырек? Да так неумело? Простите, Алевтина Петровна, мне это кажется более чем странным. Вы в другой раз осторожней будьте. Разве Роман Васильевич не научил вас, как от подобных нападений защищаться? Это, знаете ли, нехитрая наука. Если забыли, ко мне приходите, я вас заклинаниям научу.

Тина вздохнула:

– Научил, конечно…

Да что там учить! Ожерелье предупредило: опасность. Дергалось как сумасшедшее. А Тина внимания не обратила, в тот миг ума решилась.

– Может, помочь чем надо? – спросил Чудодей.

– Чем тут поможешь?.. – вздохнула Тина. И едва не выкрикнула: “Ведь правду, правду человек говорил!”

Так что в Пустосвятово она отправилась только на следующий день. Рука в гипсе, в сердце такая муть, что хоть в голос вой. О, Вода-царица! Да что ж это такое! Беда к беде!

Дом Воробьевых долго не могла найти; все постройки, давно не крашенные, покосившиеся, в окружении старых яблонь, увешанных поздними яблоками, казались схожими. Адрес Тина забыла. Наконец вдруг нашла дом. Когда в третий раз проходила мимо, что-то в спину толкнуло. И шагнула к нужной калитке. Пес загавкал. Тина уверенно направилась к крыльцу. Постучала. Дверь не отворили. Только форточку.

– Чего надо? – спросил не слишком приветливый женский голос.

Тина даже толком не успела разглядеть, с кем разговаривает.

– Я знакомая Романа Васильевича Воробьева. Он куда-то уехал, вот я и хотела узнать…

Договорить ей не пришлось.

– Пошла вон! – завопила женщина, и форточка захлопнулась. Звякнули стекла.

Тут и дара никакого не надо было, чтобы понять: женщине что-то известно. Тина вновь постучала.

– Я сказала: убирайся! – раздалось из-за двери. – Или собаку спущу.

Пес мгновенно почуял настроение хозяйки и разразился лаем.

Тина бросилась к калитке, решила, что вернется к этому дому потом, побродит вокруг маленько, может, встретит не мачеху Романа, а его отца. Впрочем, Тина была уверена, что Воробьев-старший тоже ничего не скажет. Оставалась одна надежда – на Марью Севастьяновну.

В этот раз Тина плутала недолго: почерневший, покосившийся дом запомнила очень хорошо. Да и стучать в дверь не пришлось. Старуха, закутанная в платок, в зимнем пальто с облезлым воротником, стояла у крыльца. Просто стояла и ничего не делала. Будто вся работа и по дому, и в саду закончилась. А вот времени осталось хоть отбавляй. И старуха в печальном одиночестве по капле избывала время.

– Марья Севастьяновна, – негромко позвала Тина.

Старуха повернулась. И тут девушка увидела, что один глаз у старухи закрыт куском марли.

– Что тебе? – спросила Марья Севастьяновна устало. – Руку залечить? Так я теперь не лекарю.

– Нет, я не из-за руки. – Тина вошла во двор. Немного с опаской. Знала, что мать у Романа колдунья. – Я вашего сына ищу. Он как уехал из Темно-горска, так о нем никаких вестей. А его какие-то мерзавцы искали. Я боюсь.

Старуха усмехнулась. Сверкнули белоснежные зубы. Не вставные.

– Пусть ищут. Не найдут.

– А вы бы не могли… по тарелке… Как Роман. У меня не получается. То есть раз получилось, а потом – никак. Может, силы не хватает?

Старуха отрицательно мотнула головой:

– Теперь не могу. У тебя ожерелье есть? – спросила резко. И как-то нехорошо глянула единственным глазом. Завистливо, что ли.

– Есть, – призналась Тина.

– Тогда еще раз попробуй. И не просто о Ромке думай. Нет, не просто. А с болью. Тогда пробьет.

Тина на всякий случай набрала в Пустосвятовке две канистры воды, чтоб посвежей была, а значит – и посильней. Вернувшись, сразу же заперлась в Ро-мановом кабинете. В этот раз пробиться удалось. Она увидела старинную усадьбу, обветшалую, запущенную, штукатурка на двухэтажном здании ободрана до самой кирпичной кладки, колонны портика сделаны заново, дверь тоже новенькая, хотя видно, что дубовая. И из этой двери выходит Роман Вернон. Одет он в какое-то старье; прежде длинные волосы не обстрижены, а как будто ободраны и торчат во все стороны непокорными вихрами. Тина обмерла, нечаянно толкнула тарелку, изображение дрогнуло и пропало. Тина вскочила, метнулась к двери, вернулась. Сердце колотилось радостно. Жив, жив Роман, хоть заклятия его и пали. Но вон он живой, только что виденный, там, на дне… Тина коснулась пальцами воды, и почудилось ей, что касается она Романа. Кожи его на щеке… Но чего-то испугалась и отдернула руку. Села на диван. Надо успокоиться – все хорошо, живой он, занят своими колдовскими делами. И хорошо. А Тина сейчас к Эмме Эмильевне побежит и все ей расскажет. Потому что держать такое всебе силы нету.