Кэтрин Мур - Черные боги, красные сны

— Ха, посмотри на него! — крикнула она безмолвной каменной стене.— Ты, дьявольское отродье, смотри! Благословение Звездного камня теперь принадлежит мне. Я лучшая, и я отняла его у тебя! Признайся своей госпоже из Джори, ты, дьявольский обманщик, что боишься показать свое лицо? Не смеешь?

В пустом углу снова, будто из ничего, возникла тень. Из непроглядного мрака донесся скрип дверных петель и послышался задыхающийся от ярости голос колдуна:

— Да падет на тебя проклятие Бел, Джирел! Не смей думать, будто ты одержала надо мной победу! Я верну его себе, если я... если я...

— Если ты что? Неужели ты думаешь, я тебя боюсь, тебя, колдуна и порождения преисподней? Если ты... что?

— Меня ты можешь не бояться, Джирел,— голос колдуна дрожал от гнева,— но клянусь Сетом и Бубастисом, я найду того, кто тебя укротит, даже если мне придется отправиться на край света, чтобы его отыскать, даже на край всех времен! И тогда — будь осторожна!

— Приводи своего воина! — Джирел рассмеялась, и ее смех был до краев наполнен презрением.— Отправляйся в саму преисподнюю и приведи оттуда самого главного демона! Я снесу ему голову, как снесла бы тебе, если бы ты не сбежал.

Но ответом ей был лишь скрип двери, раздавшийся из густого мрака. Тень снова рассеялась, и перед ее взором предстали загадочно глядевшие на нее пустые каменные стены.

Крепко держа в руке Звездный камень, который, как гласила легенда, дарил своему обладателю удачу и богатство, каких даже представить себе невозможно, Джирел пожала плечами и повернулась к своим воинам.

— Ну, что вы уставились? — сердито спросила она своих воинов.— Да будут небеса свидетелями, я здесь самая лучшая! Вон отсюда... можете разграбить замок, слуга дьявола Франга собрал здесь несметные богатства, и вам будет чем поживиться. Чего вы ждете?

И она принялась выталкивать их наружу рукоятью своего меча.

— Да увидит тебя Фарол, Смит, ты что, разлюбил сегир? Я бы скорее поверил в то, что старый Марнак отрастил ноги!

На ангельском личике Ярола появилось озадаченное выражение. Он кивнул официанту, который метался за небольшой стойкой из гладко отполированной стали в задней части маленькой марсианской таверны, ловко расставляя напитки перед двумя мужчинами, несмотря на свои искусственные конечности. По его словам, своих он лишился во время любовного свидания, проходившего в закрытом для посещений жилище женщин-пауков.

Нордуэст Смит печально улыбнулся и отодвинул от себя стакан. Его покрытое шрамами смуглое лицо, озаренное стального цвета глазами, было мрачным. Он глубоко затянулся коричневой марсианской сигаретой, дымившейся между пальцами.

— Я начал ржаветь, Ярол,— сказал он,— Меня от этого дела уже тошнит. Столько усилий — и ничего стоящего. Говорю тебе, мне до смерти надоело заниматься контрабандой оружия! Даже у сегира теперь другой вкус.

— Это старость подкрадывается,— глядя поверх своего стакана, заявил Ярол.— Знаешь, что я скажу, Нордуэст, тебе необходим глоток зеленого ликерчика «Минго», который старина Марнак держит на верхней полке. Его делают из ягод пани, и тебе хватит совсем чуть-чуть, чтобы ты начал скакать точно щенок. Подожди тут, я посмотрю, что можно сделать.

Смит сложил руки на груди и, опустив плечи, уставился на сверкающую стальную стену за стулом, на котором только что сидел Ярол, когда маленький венерианин выскользнул из-за стойки бара. Часы, подобные этим, были наказанием для тех, кто находился вне закона и в ссылке. Даже самые жесткие и крепкие из них знавали времена, когда зов их родной планеты становился почти невыносимым, а все остальные места казались скучными и бесцветными. Смит никогда и никому на свете не признался бы в том, что скучает по дому, но, сидя в одиночестве и глядя на собственное тусклое отражение на стальной стене, он вдруг понял, что тихонько напевает старую сентиментальную песенку изгнанников с голубой планеты: «Зеленые холмы Земли».

Слова и мотив были самыми банальными, но их каким-то непостижимым образом окружал такой ореол ассоциаций, что голоса, певшие песню, становились мягче и нежнее, когда они произносили хорошо знакомые фразы и вспоминали родные края. Неожиданно приятный баритон Смита наполнился печальными интонациями человека, тоскующего по дому, в чем он никогда в жизни не признался бы вслух.