Василий Доконт: Мы зовём тебя править

Если кого-нибудь смущает использование в приведенных примерах холодильника, можно заменить его пылесосом, телевизором, швейной машиной, магнитофоном, да чем угодно: суть изложенного от этого не изменится.

Василий Головин за свои, без малого, пятьдесят лет успел пожить всеми тремя жизнями.

Сначала он жил жизнью правильной: рождение, школа, институт, работа, женитьба, ребёнок, хорошая работа, квартира, очень хорошая работа. Правильная жизнь заняла у него около тридцати пяти лет и, как-то необыкновенно быстро, почти мгновенно, перевернулась в жизнь неправильную: развод, увольнение, коммерция, крах, потеря жилья, коммерция, второй крах.

Неправильная жизнь длилась всего восемь лет, но по своим последствиям оказалась намного эффективней правильной. И потому в жизнь никакую Василий вошёл с ворохом проблем, пустой головой и в состоянии полной апатии: ни идей, ни желаний, ни дела. Безразличие, равнодушие, и, если бы не желудок, время от времени требующий пищи, Головин так и зачах бы, не выходя из летаргии.

Будучи человеком не очень глупым, он понимал, что так дальше жить нельзя. Но пять лет умственных усилий так и не дали ответа на вопрос: а как можно? Чем же, всё-таки, может заняться человек, превративший в ничто полвека своей жизни?

Многие люди, потеряв жизненные ориентиры и утратив возможность реализации своих жизненных планов привычным для себя способом, берутся за перо. Те, кто набивал свои шишки не зря, кто приобрёл в своих неудачах полезный и для себя, и для окружающих опыт, кто достаточно умён, чтобы суметь им поделиться, не взывая ни к жалости людской, ни к их нездоровому любопытству, иногда умудрялись выбиться в круг известных литераторов. Правда, таких было немного, но они, всё же, были.

Василий не избежал подобного соблазна и, получив печатную машинку, ударился в литературу в надежде, что сможет, вытянет - писал же в детстве стишки и, говорили, неплохие.

Прикупив несколько пачек бумаги, Головин уединился в пустующем доме на Масанах и усиленно выколачивал из старого механизма своё будущее.

Машинка, похоже, вернула себе молодость - так охотно она клацала клавишами под пальцами Василия, забыв о старческих недугах и недостатке смазки. Ни тебе заеданий, ни западания клавиш, ни зловещего скрежета в металлических потрохах. Эх, к ней бы ещё хоть немного таланта!

"…И тогда колдун закричал:

- Как же ты мне надоел, рыцарь! - и забормотал, захрипел заклинания.

Ивар, скованный Заклятием Неподвижности, замер в трёх шагах от длинного стола, заставленного и заваленного разными предметами и хламом. Меча рыцарь вытянуть не успел, и правая рука в железной рукавице застыла с растопыренными пальцами на полпути до его рукояти.

Голос колдуна скрипел, не умолкая, и рыцарю чудилось, что где-то рядом болтается от сквозняка на ржавых петлях дверь, и хотелось крикнуть, чтобы её закрыли. Но не слушались ни губы, ни язык, да и само дыхание давалось с большим трудом, и каждый вдох отдавался болью в сдавленной Заклятием груди.

Надо же было так глупо попасться! Ведь знал же, знал о Заклятии Неподвижности, а увидел эту колдовскую рожу и забылся от ненависти. Забылся настолько, что даже не сразу потянулся за мечом - хотел удавить колдуна руками. Такого удавишь…

Слова заклинаний трещали в воздухе старой башни и осыпались с тихим шорохом на грязные плиты пола. Ивар, против воли, вслушивался в них, ничего не понимая: казалось, что все слова колдун произносит наоборот, и они становятся от этого какими-то гортанными и кривыми.

- …грхркр, хргрхр, кргрхргр…, - слышалось рыцарю, и звуки эти больно царапали в ушах, создавая неприятную вибрацию во всём теле. От них по коже Ивара побежали мурашки, вызывая в неподвижных костях и мышцах страшный зуд и жжение. Хотелось чесаться, скрестись, царапать ногтями зудящую кожу, раздирая её до крови - чтобы боль от ран перебила этот невыносимый зуд.

Ивар пытался двинуть руками, дотянуться до чешущихся мест, не задумываясь о том, что всё равно не сможет почесаться через отделанные серебром доспехи. Даже если сумеет двинуться. Он пытался снова и снова, при каждой неудаче становясь только злее. По лицу его стекал пот, из прокушенной нижней губы побежала струйка крови. Ненависть к колдуну придавала рыцарю невероятную силу: если бы его держали цепи, а не это проклятое Заклятие, он без труда разорвал бы их.

У колдуна что-то явно не ладилось. Опасливо поглядывая на Ивара, он постоянно менял заклинания, добавляя всё новые и новые формулы к уже произнесенным. Но дело не шло: посеребренные доспехи рыцаря не уступали чарам, оберегая своего владельца.