Артем Савин - Цитадель души моей (СИ)

Обмирая от робости я направился вниз, в подвал - там, в небольшой скромно обставленной комнате, Шел принимал визитеров. Никто никогда не видел, чтобы Шел оттуда выходил, но жил он всё ж не у нас в подвале. По слухам, из комнаты вольпа был еще один ход - прямо на улицу. А может, и не один. У любой лисьей норы обязательно имеется парочка запасных выходов. Щербатый на прошлой неделе клялся, что видел Шела, выходящего прямехонько из стены двухэтажного дома на Судейском спуске. Врал, скорее всего.

Самого разговора я не боялся - я отлично знал, какой он будет. Вольп будет сидеть в кресле со скучающим видом, смотреть в сторону и изредка задавать странные вопросы вроде "Видел ли ты когда-нибудь свою маму голой?", "Как думаешь, голод - какого он цвета?" или "Чуешь ли ты иногда кислый запах, которого никто другой не чувствует?". Ответы будет выслушивать без всякого внимания, словно они ему и не нужны совершенно, будет подолгу задумчиво изучать собственные когти, потом, словно спохватившись, задавать другой такой же дурацкий вопрос, а потом скажет: "Все. Можешь идти". Подобные "разговоры" с нами, мелюзгой, он проводил где-то раз в полгода, удивляться мы давно перестали, хотя зачем это вольпу - так и оставалось непонятным. Слышал я несколько версий, но что-то на правду похожее только Пухляк выдал:

- Это он так выясняет, какой у кого талант скрытый имеется, чтобы потом с этого человека навару побольше получить.

- Не, - возразил я, - он же про таланты и успехи ни одного вопроса не задает, меня он даже ни разу не спросил, что я умею.

- А может, ему надо знать, не что ты умеешь, а что ты можешь уметь лучше всего? Ты ж этого и сам не знаешь. А может, и догадываешься, да соврешь. Вот вдруг у тебя, Заморыш, такой талант свою задницу клиентам подставлять, что ты любой бордель озолотить сможешь? Так ты ж сам не признаешься. А он спросит там своё "Нравится ли тебе на казни смотреть?", покумекает себе и всё поймет. Вольпы, они большие мастера со всего прибыток получать, потому и заправляют всем, понял?

Виду я не подал, но мне неприятно стало - уж больно в жилу мне Пухляк своим примером попал. Так что я на всякий случай стал невпопад отвечать. Спрашивает он, скажем: "Как часто ты сны видишь?". Я их где-то через день вижу, но отвечаю "Каждый день". Поначалу пугался, что он ложь почует, но вольп ничем не выдал, что заметил мою хитрость - да и то сказать, даже если б он и заметил что-то, как тут проверишь, какого цвета мне голод представляется? То-то и оно, что никак.

Но на этот раз всё пошло по-другому.

Я зашел в комнату, закрыл за собой дверь, остановился в шаге от двери, как обычно, и принялся ждать первого вопроса, но вольп не стал задавать вопросов. Он поднял голову и, впервые на моей памяти, посмотрел мне в глаза. Я похолодел.

- Подойди ближе, человеческий детёныш.

Волоча негнущиеся ноги, я сделал два маленьких шага.

- Ближе. Еще ближе. Вот так.

Янтарные глаза вольпа мерцали в свете единственной свечи, и, казалось, мерцание это заливает всю комнату золотистым сиянием. Глаза завораживали, они притягивали к себе внимание, как два золотых самородка неимоверной ценности.

- Прости меня, мне придётся причинить тебе боль.

"Боль?!" - острый укол паники на мгновение вывел меня из оцепенения, но ужас быстро схлынул, смытый льющимся из глаз вольпа янтарным потоком.

- Я хочу, чтобы ты еще раз вспомнил тот день, когда ты попал к нам.

Я промолчал, и не потому, что вольп, похоже, не ждал ответа. Я был уверен - даже захоти я что-нибудь сказать, мои губы не шелохнутся.

- Ты помнишь, как звали твоего хозяина?

Я попытался разомкнуть губы и, к моему удивлению, это у меня получилось.

- Домициан, - произнес я шепотом, едва слышным даже мне самому.

- Хорошо, - кивнул вольп, - тебе до этого приходилось убивать людей?

Я же говорил уже! Ему же и говорил! Вспыхнуло в памяти ярким видением - двое держащих меня за плечи громил, звероподобный силуэт в темном углу... но ведь этого же не было! Первый раз я предстал перед Шелом, будучи Лягушонком уже пять недель, прекрасно осведомленный, с кем мне предстоит впервые встретиться и каков будет разговор.

- Сенатор Домициан был твой первый? - Вольп устал ждать ответа.

- Д-да...

- Вспомни, о чём он говорил тебе. Всё. Вспомни и скажи мне.

Я послушно напряг память. Потные дрожащие руки, расправляющие на кушетке странную яркую полосатую шкуру. Убегающий взгляд маслянистых глаз, жирные губы, временами несмело раздвигающиеся в робкой улыбке. Снова руки, теперь разливающие вино из кувшина по двум большим чашам ажурного серебра с золотой инкрустацией. Вино льется неровной струйкой, капли литят мимо чаш, по белоснежной скатерти расплываются красные пятна. Он гол и рыхл, незнакомый мне нобиль, два часа назад купивший меня прямо у торгового корабля, тело его похоже на перебродившее тесто с торчащей из него ложкой, но сильнее всего в памяти отпечатались почему-то руки. Руки, срывающие фибулу; руки, разжигающие огонь в камине. Они двигались в явном разладе с желаниями и словами хозяина, вызывая непонятное ощущение - будто стал свидетелем чего-то гадкого. Он что-то говорил, а руки что-то делали - что-то своё, о чём хозяин даже не подозревал. Что он говорил-то? Тяжелое дыхание, хриплый влажный голос: "Ты настоящее чудо, прекрасный дикий цветок горного шиповника. Какая удача, что я вовремя тебя увидел..."