Блейк Чарлтон: Чарослов

Работая над романом, словно вылупляешься из кокона, который сам же и сплел, когда был младше и глупее.

По-хорошему, стоило бы поблагодарить всех тех, кто так или иначе помог мне, дислектику, примириться с этим неприятным недугом. Однако перечисление всех моих преподавателей, студентов и друзей перегрузило бы роман, превратив «Чарослов» в своеобразную гирю для накачки мышц. Так вот, если вы открыли эту книгу ради родного имени на корешке, а вовсе не из-за названия — можете не сомневаться, вас по-прежнему ценят и любят.

Отдельную благодарность я хочу выразить людям, которые поверили в «Чарослова» и внесли свой вклад в публикацию книги: Джеймсу Френкелю — за безграничную мудрость, огромное терпение и тяжкий редакторский труд; Мэтту Байалеру — за то, что рискнул сделать ставку на молодого автора и помог обрести собственный голос; Тодду Локвуду и Айрин Галло — за великолепную обложку; Тому Доэрти и всем сотрудникам издательства «Тор» — за поддержку; медицинскому факультету Стэнфордского университета и программе научно-медицинских исследований — за уникальную возможность самореализации на двух поприщах одновременно; Тэду Уильямсу, обладателю роскошной лысины и моему мастеру-джедаю из Ассоциации христианской молодежи: он научил меня писать фэнтези и играть в баскетбол, его влияние прослеживается на каждой странице этой книги; Дэниелу Эбраму — за блестящее объяснение физики лун и вдохновенную концепцию «четвертичных мыслительных структур», оброненную как бы невзначай за обедом; Тэрре Чэлберг, подруге и ангелу-хранителю, которая помогла с публикацией, несмотря на трудные времена; Нине Нуангчэмнонг и Джессике Веар, любительницам ненастья, в совершенстве владеющим ювелирным искусством огранки рукописей; Дин Лоре Кинг — где бы она сейчас ни находилась — за то, что умыкнула меня у бешеной своры студентов-медиков и научила писать и следовать своей мечте; Джошуа Спанолли — за дружбу и дельные советы, как совместить писательство с учебой на медицинском; Сваруп Самант и Эрин Кэшьер — за беспощадную критику и бесценную похвалу; Асе Агульник, Динне Хоак, Кивену Моффетту, Юлии Манцеровой, Марку Дэнненбергу, Николь Гастингс, Тому Дюбуа, Эми Ю, Минг Чи и Кристин Ченг — за мудрые подсказки и свежий взгляд со стороны; Кэйт Саржент, которая упорно продиралась сквозь кустистые дебри ранних черновиков; участникам творческой мастерской «Словопряды» (The Wordspinners): Мадлен Робинс, Кевину Эндрю Мерфи, Жаклин Шуманн, Джеффу Вайтцелу и Элизабет Гиллиган, принявшим меня в свою компанию и научившим разговаривать на профессиональные темы; Андрее Пэнчок-Берри — за то, что прочла самый черный черновик, где была ошибка на ошибке; Вики Гринбаум, которая с самого начала вселила в меня уверенность и вдохновила; и от всего сердца спасибо моим родным и любимым Женевьеве Йохансен, Луизе Бак и Рэнди Чарлтону — моей замечательной семье, которая всегда в меня верила.

«Люди, которые, подобно мне, верят, что слова — это те же поступки, должны призвать авторов к ответу за последствия принадлежащих их перу слов».

Грамматесса умирала. Ее душили собственные слова. Длинные и острые слова магического языка застревали в горле, скомканные в колючий шарик.

Ноги подкосились. Она упала на колени.

Над башенным мостом пронесся порыв ледяного осеннего ветра.

Существо поглубже надвинуло широкий белый капюшон, пряча лицо.

— Не выдержала цензуры? Уже? — проскрежетал голос из-под капюшона. — Я разочарован.

Грамматесса силилась сделать глоток свежего воздуха. Голова стала невесомой, как шелк, перед глазами плыли яркие цветные круги. Мир, еще недавно такой знакомый, вдруг показался чужим.

Она скорчилась на каменном мосту, в семи сотнях футов над стенами Звездной академии. Позади, подобно купам деревьев-гигантов, подпирали холодный вечерний небосвод старинные башни. Меж них, соединяя соседние шпили, пролегли над пропастью тонкие ленты мостов — одни выше, другие ниже. Впереди проступали темные очертания Остроконечных гор.

Веретенный мост! Захваченная врасплох волшебница только теперь смутно осознала, куда ее загнало отчаяние.