Виталий Сертаков - Мастер Лабиринта [СИ]

Голова вот-вот разлетится на тысячи осколков кости и праздничного яркого желе мозга.

Почему этого ещё не произошло? Почему зерно ещё не убило меня?

Потому что я в лабиринте Мастера. Потому что Мастер не отшатнулся, увидев что прорастает во мне.

Потому что на дне его зрачка крохотным зеркалом сверкает сердцевина цветка.

Он заражён. Поэтому зерно во мне замедлило развитие. Они не живут рядом, они не живут в одном теле.

Седек пытался меня сбросить, но теперь он слаб, а я силен. Я - реальный. Он - тень с пробитой головой. Мастер отталкивал мои руки от своего горла, и я убрал их.

Провёл ножом под нижним веком Мастера, чтобы срезать его и вытянуть пальцами глазное яблоко. Мастер дёрнулся всем телом, и нож глубоко воткнулся в глаз.

Я испортил. Хотел осмелиться - и все испортил.

Рот Седека распахнулся, но я не услышал крика. Я давно ничего не слышал. Боль придала ему сил - Мастер сбросил меня, и я упал на землю. Откатился прочь от хлещущей во все стороны крови.

Звук вернулся ненадолго: за моей спиной по-птичьи вскрикнула Золушка. Но, обернувшись, увидел не Марию, а картину, на которой я, ослеплённый лежал на камне.

Это - цена. Я не могу отступить. Уже - нет.

Меня трясло. Я утратил тихое спокойное отстранение. Я больше не был уверен, что поступаю правильно. Я больше не был настоящим.

И это не имело значения.

Я схватил Мастера за волосы, поднимая его голову, проверяя, что он жив и что он в сознании. Сел ему на грудь, зажав коленями челюсть, и вырезал ножом Фишера оставшийся целым глаз. Осторожно убрал оба века, подковырнул и вынул. Нервы и сосуды тянулись как пуповина, и я их перерезал. Влажный и упругий, глаз был как неплотно сваренное яйцо.

Лишённому зрения, побеждённому Мастер обещал мне жизнь.

Изверг.

Седек ещё дышал. Не двигался только.

Свободной рукой, неаккуратно и сильно налегая на нож, я перерезал ему горло. Лезвие вгрызлось вглубь тела, жаждало добраться до шейных позвонков Седека. У этого оружия - своя воля, и убив им, я узнал его имя и его историю.

Я разжал пальцы, выпуская Рассекающего-Кости. Тело мужчины, которым я восхищался, истекало подо мной кровью. Меня трясло крупной непрекращающейся дрожью. Зубы клацали.

Но смотрел я не на тело Седека. Я смотрел на его глаз в своих пальцах. Тускнеющий, с серой радужкой и блеском зерна на дне, он глядел на меня в ответ.

Мне нужно это прекратить. Нельзя, чтобы он и дальше так таращился...

Я не могу.

Чем дольше я медлю - тем больше я не могу.

Два зерна не прорастут в одном теле. Я же хочу жить.

Но я не могу, не могу, не так, я не могу...

Я запихнул глаз Мастера в рот, закрыл рот кровавыми руками - и глотнул.

Глаз был влажным и горячим. Он застрял у меня в горле.

Я закашлялся. Прижал ладони ещё крепче. У меня нет выхода. Удушье тугой болью перехватило горло, скручивая меня в ком. Желудок требовал, чтобы я выплюнул это... и заодно печень, почки, и все органы, которые презирают меня за то, что я делаю.

Я убрал руки ото рта и сжал ими свою гортань. Почему-то это помогло.

Сгусток из глаза, крови, и слюны камнем упал в желудок.

10.3. Спящий проснется

Долгий миг ничего не происходило. Я все так же сидел на мертвеце и пытался не вывернуть себя наружу...

С мира сдирали пелену.

С меня сдирали пелену.

С электрическим потрескиванием, с хлопками, отслаивалась тонкая-тонкая мутная плёнка, через которую я прежде смотрел.

Когда я широко распахнул глаза, поражённый сверхъестественно чёткими структурами камня, небес и земли - пришёл черёд второй плёнки.

И третьей.

Слой за слоем, кожа за кожей, тончайшие прозрачные мембраны, застилавшие прежде взгляд, отделялись, срываемые невидимым хирургом. Ясность, трезвость, резкость нарастали с каждым слоем. Зрачки жгло, как будто лазером.

Я зажмурился, но это не помогло.

Лицо Мастера с дыркой на месте глаза и распахнутым ртом я увидел до мельчайших пор и волосинок - и рванул в сторону.

Оставляя кровавый след, быстро-быстро переполз в противоположный конец кельи. Прижался к стене, и свернулся в клубок вокруг проглоченного глаза. Который делал что-то со мной внутри меня.

Зрение раскрутило пращей и швырнуло в небо. Сверху Лабиринт походил на мозговую кору, скрывающую тайны в витках и складках, поворотах и залах, тёмных переходах, о которых я прежде не знал.

Он был прекрасен, мой Лабиринт. Живой.

Умирающий.

Он был моей плотью.

По его полостям-коридорам (это казалось неправильным - кто ходит в промежутках?) продвигались четверо. Троих из них я ненавидел. Они причиняли мне боль.