Джин Вулф: И явилось новое солнце

Я смотрел себе под ноги, выбирая дорогу, и не увидел его, пока не столкнулся с ним буквально нос к носу.

Моя рука метнулась к пистолету – я вынул его и прицелился, почти не отдавая себе в этом отчета. На первый взгляд лохматое существо ничем не отличалось от сутулой фигуры саламандры, которая однажды чуть не спалила меня заживо в Траксе. Я так и ждал, что сейчас он откинется и я увижу его пылающее сердце.

Но он не сделал этого, и я не выстрелил, пока не было уже слишком поздно. Какое-то мгновение мы стояли неподвижно и выжидали; потом он бросился бежать, подпрыгивая и протискиваясь между ящиками и бочками, как неуклюжий щенок в погоне за живым шаром, которым был он сам. Повинуясь злобному инстинкту, велящему человеку убивать все то, что боится его, я выстрелил. Луч – наверняка смертельный, хоть я и свел его мощность до минимума, чтобы заплавить свинцовый футляр – прорезал воздух, и большой слиток какого-то металла зазвенел точно колокол. Но существо, чем бы оно ни было, оказалось уже на дюжину элей в стороне, а через мгновение исчезло за какой-то статуей, укрытой защитными полотнами.

Кто-то крикнул, и мне почудилось, что я узнал низкий, с хрипотцой, голос Гунни. Послышался звук, похожий на свист летящей стрелы, и снова чей-то вскрик.

Лохматое существо появилось опять, но на этот раз, взяв себя в руки, я не выстрелил. Подбежал Пурн и пальнул из своего каливера, подняв его, как охотничье ружье. Вместо молнии, вопреки моим ожиданиям, из его ствола вылетела лента, гибкая и быстрая, казавшаяся в этом странном свете черной; она полетела с тем самым свистом, который я только что слышал.

Эта черная лента, попав в зверя, пару раз обмотала его, но других действий вроде бы не произвела. Пурн издал клич и прыгнул словно кузнечик. Мне до сих пор не приходило в голову, что в этом просторном трюме я могу скакать так же, как и на палубе, но сейчас я немедленно последовал за Пурном (в основном потому, что не хотел терять Сидеро, не отомстив ему) и едва не размозжил себе голову о потолок.

Пока я висел в воздухе, я смог прекрасно оглядеть трюм под собой. Лохматый зверь, шерсть которого под солнцем Урса казалась бы охристо-коричневой, был перепоясан черными полосками, но все еще отчаянно прыгал; как раз в тот миг, когда я смотрел на него, каливер Сидеро покрыл зверя еще несколькими полосами. Пурн уже почти настиг его, за ним – Идас и Гунни, и Гунни не переставала стрелять, перемахивая гигантскими прыжками с одного возвышения на другое через горы грузов.

Я приземлился рядом с остальными, кое-как умостившись на вершине какой-то груды, и совсем не заметил, что лохматый зверь несется прямо на меня, пока он почти не угодил мне в руки. Я говорю «почти», потому что в сущности я не поймал его, а он уж точно не сцапал меня. Но мы сцепились с ним – черные ленты прилипли к моей одежде так же легко, как и к шерстистым полоскам на его коже, не похожим ни на мех, ни на перья.

Мгновение – и мы рухнули с вершины груды, и тут я обнаружил еще одно свойство ленты: растянутая, она стягивалась опять, и намного туже, чем прежде. Пытаясь высвободиться, я лишь оказался связан еще крепче, а Пурн и Гунни нашли это в высшей степени забавным.

Сидеро перекрестил зверя новыми лентами и велел Гунни освободить меня. Она сделала это при помощи кинжала.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Так всегда бывает, – успокоила она. – Я тоже попала однажды в такую корзину. Не переживай.

Возглавляемые Сидеро, Пурн и Идас уже уносили существо прочь. Я встал.

– Боюсь, я отвык от насмешек.

– Значит, когда-то ты был привычен? По тебе не скажешь.

– В обучении. Все смеются над младшими учениками, особенно те, что постарше.

Гунни пожала плечами.

– Если пораскинуть мозгами, над доброй половиной всего, что делает человек, можно только посмеяться. Например, спать с открытым ртом. Если ты – старшина, не смешно. А если нет, то даже лучший друг обязательно сунет тебе в рот комок пыли. Не тяни их. – Черные ленты прилипли к ворсу моей бархатной рубашки, и я пытался оторвать их.

– Надо бы и мне нож, – посетовал я.

– А у тебя нет? – Она глянула на меня с сочувствием, и глаза у нее стали большими, темными и мягкими, как у коровы. – У каждого должен быть нож.

– Раньше я носил меч, – сказал я. – Потом стал надевать его только для церемоний. Покидая каюту, я думал, что пистолета мне будет больше чем достаточно.

– Для боя. Но часто ли приходится биться человеку с твоей внешностью? – Она отошла на шаг и сделала вид, что оглядывает меня оценивающе. – Думаю, не многие доставляют тебе такие хлопоты.