Джин Вулф - И явилось новое солнце

– Уже убавил.

У нее и у остальных были каливеры – ружья, похожие на фузеи, но с несколько более коротким и толстым прикладом и тонким стволом. На ее поясе висел длинный кинжал; у обоих мужчин были боло – короткие тяжелые лесные ножи с широким лезвием.

– Я Пурн, – назвался мне матрос.

– Северьян.

Он подал мне ладонь, и я пожал ее – ладонь матроса, большую, грубую и мускулистую.

– Ее зовут Гунни…

– Бургундофара, – представилась женщина.

– Мы зовем ее Гунни. А это Идас. – Он указал на беловолосого.

Мужчина в доспехе, осматривавший коридор у нас за спиной, коротко приказал: «Тихо!» Я никогда не видел человека, который мог бы повернуть голову так далеко назад.

– Как его зовут? – шепотом спросил я у Пурна. Вместо него ответила Гунни:

– Сидеро.

Из этой троицы она, похоже, боялась его меньше всех.

– И куда он ведет нас?

Сидеро прошел мимо и открыл дверь.

– Здесь. Подходящее место. Мы достаточно скрыты. Раскиньтесь цепью. Я буду посередине. Не бейте, пока не нападет. Сигналы подавайте голосом.

– Во имя Предвечного, – спросил я, – что мы должны делать?

– Искать сбежавший груз, – пробормотала Гунни. – Не особенно слушай Сидеро. В случае опасности немедленно стреляй.

Говоря это, она подталкивала меня к открытой двери.

– Не бойся, там, может быть, никого и нет, – сказал Идас и встал за нами так близко, что я почти автоматически шагнул в открытую дверь.

За дверью было темно, хоть глаз выколи, но я тут же понял, что стою не на твердом полу, а на какой-то шаткой и редкой решетке и что место, куда я попал, много больше обычной комнаты.

Гунни коснулась волосами моего плеча, вглядываясь в темноту и обдавая меня смешанным запахом пота и духов.

– Включи свет, Сидеро. Нам же ничего не видно.

Тут же загорелся свет, более желтоватого оттенка, чем в коридоре, из которого мы только что ушли. Это желтое сияние, казалось, высасывало цвет из всех предметов. Мы вчетвером стояли, сбившись вместе, на полу из черных прутьев не толще мизинца. Никаких ограждений не было, а пространство вокруг нас и под нами (ибо потолок над головой, очевидно, поддерживал наружную палубу) вместило бы нашу Башню Сообразности.

Сейчас же здесь размещалась немыслимая мешанина грузов: всевозможные ящики, бочки, баки, механизмы и детали машин, множество мешков из блестящей полупрозрачной пленки, штабеля бревен.

– Туда! – скомандовал Сидеро. Он указывал на шаткую лесенку, спускавшуюся вдоль стены.

– Ты первый, – сказал я.

Он набросился на меня – между нами не было и пяди, – и поэтому я не успел выхватить пистолет. Сидеро сжал меня с поразительной силой, заставил отступить на шаг и безжалостно толкнул. Мгновение я пытался удержаться на краю, хватаясь за воздух. Потом упал.

На Урсе я наверняка сломал бы себе шею. На корабле же я, можно сказать, плавно спланировал вниз. Но, несмотря на замедленность падения, испуг мой был ничуть не меньше. Я видел, как вращаются надо мной решетка и потолок, понимал, что приземлюсь на спину, приняв удар на позвоночник и затылок, но повернуться никак не мог. Я махал руками, чтобы ухватиться за что-нибудь, и воображение лихорадочно рисовало мне висящий где-то подо мной кливер. Глядевшие на меня сверху вниз четыре лица – закрытое забрало Сидеро, алебастрово-белый лик Идаса, ухмылка Пурна, красивые, грубые черты Гунни – казались масками из ночного кошмара. И уж точно ни у одного несчастного, сорвавшегося с Колокольной Башни, никогда не было столько времени, чтобы так досконально прочувствовать свою гибель.

Я упал, стукнувшись так сильно, что захватило дух. Сто или больше ударов сердца я лежал, ловя ртом воздух, как некоторое время назад, когда я только-только вернулся на корабль. Постепенно я осознал, что хотя мне и больно, но не больнее, чем если бы я упал с кровати на ковер, увидев в страшном сне Тифона. Сев, я обнаружил, что все кости целы.

Ковром мне служили пачки каких-то бумаг, и я подумал, что Сидеро знал об этих пачках, которые не дадут мне разбиться. Тут совсем рядом с собой я увидел причудливейших очертаний механизм, весь утыканный рычагами и педалями.

Я поднялся на ноги. Платформа наверху опустела, и дверь в коридор была заперта. Я поискал лестницу, но она вся, кроме самых верхних пролетов, была закрыта этим механизмом. Я стал обходить его вокруг, спотыкаясь о беспорядочно наваленные связки бумаг (многие сизалевые веревки, которыми они были связаны, лопнули, и я шел по документам, поскальзываясь и падая, как по снегу), но легкость моего тела изрядно выручала меня.