Юлия Остапенко: Собака моего врага

Десять шагов, отделявшие ворота от дверей дома, дались ему так трудно, как никогда не давались мили. Последние ярды Трой прохромал, волоча немеющую ногу за собой и с трудом удерживая вой, рвущийся сквозь стиснутые зубы. Кровь из разрубленного бедра била по пальцам, судорожно сжимавшим рану. Кровь эта была горячая, живая, и орошала кожу так же приятно, как кровь Вонгерда минуту назад. Трою нестерпимо хотелось обернуться и посмотреть на тело, распростёртое посреди двора, но он знал, что любое промедление сейчас может стоить ему жизни. К тому же, пройдя первые пять шагов, он не мог уже думать ни о чём, кроме этой проклятой двери.

Когда она наконец подалась под его плечом, он впервые за последние месяцы ощутил глубокое, ноющее облегчение. Громко вздохнув то ли от боли, то ли от радости, Трой повалился на скамью у входа. Грохнул мечом об пол, сорвал пояс, туго обхватил им бедро повыше разреза, затянул зубами — руки мелко тряслись. Тугая струя, бьющая из раны, тут же опала, превратилась в тягучий тёмный ручеёк. Было тихо, только надрывалась лаем цепная собака во дворе, да капли крови стучали о дощатый пол.

Трой поднял голову, огляделся в поисках чистой ткани, чтобы перевязаться, увидел женщину, неподвижно стоящую в углу, перевёл взгляд дальше и остановил его на скатерти, покрывавшей обеденный стол. На столе сладко дымилась каша — ещё четверть часа назад Вонгерд собирался пообедать. Трой поднялся, придерживаясь за стену, поковылял вперёд, к столу, сильно припадая на здоровую ногу. Больной он уже не чувствовал вовсе, даже боль отпустила. Оказавшись у стола, Трой схватил скатерть одной рукой, дёрнул на себя. Миски, ложки, чашки со стуком полетели вниз. Трой сел на пол и принялся драть скатерть на длинные узкие полосы.

Женщина в углу по-прежнему не двигалась. От неё исходил крепкий, кисловатый запах ужаса.

— Не трону, не бойся, — вполголоса сказал Трой, вспарывая ножом штанину. Ткань успела присохнуть, и он отодрал её от раны, скривившись от вспышки боли.

Женщина наконец шевельнулась, слабо, неуверенно. Трой привычно уловил движение боковым зрением, но даже не поднял глаза. Она была никто. Она была не опасна. Опасность он нутром чуял. Когда она что-то промычала, низко и сдавленно, он и не подумал, что она обращается к нему, и продолжал возиться со своей ногой. Женщина ещё помедлила, по-прежнему слабея от страха, а потом раздельно, хотя и с большим трудом проговорила:

— Промыть бы…

— Валяй, — равнодушно ответил Трой. Она рванулась с места, будто подстреленная газель, загремела чем-то, зашумела — Трой не обращал внимания, всё так же зная, что опасности нет. Женщина опустилась перед ним на колени, поставила таз с водой у его ног, прямо в лужицу крови.

— Не так. Надо… — она осеклась и молча вынула из рук Троя бинты, умудрившись не задеть его даже кончиком пальца. Трой привалился к ножке стола и закрыл глаза. Так и сидел, пока женщина лила воду на рану и вычищала прилипшие ошмётки ткани, даже не морщился уже. На смену облегчению пришла усталость, и ему страшно хотелось спать.

Он почувствовал, когда она закончила, и открыл глаза. Его бедро было плотно и аккуратно перемотано, белизна лоскутов резала глаз. А женщина всё так же стояла на коленях, уронив руки вдоль тела, и смотрела на Троя огромными глазами, тёмными, как колодцы, до краёв заполненные животным ужасом.

— Ты кто ему? — неохотно спросил Трой. — Рабыня? Дочь?

— Жена, — ответила она так тихо, что Трой скорее угадал ответ по движению губ, чем услышал его.

— А-а, — вяло протянул он. — Только не жена теперь. Вдова.

Он задрал руку над головой, нащупал край стола, тяжко опёрся, начал подниматься. Женщина резво подскочила к нему, подхватила, обвила грудь руками. Трой не стал её отталкивать.

— Кровать тут где? — спросил он, шаря мутнеющим взглядом по дому — в глазах темнело, и он плохо различал окружающие предметы.

Она без единого слова поволокла его куда-то в сторону. Трой расслабился, лишь давая себе труд перебирать здоровой ногой, и с наслаждением рухнул на мягкое. Женщина подхватила его ноги, бережно положила на кровать, накрыла. Её прикосновения были умелыми и заботливыми, но это была какая-то холодная, сухая забота, будто от долга шла, а не от сердца — он потому и подумал сперва, что она рабыня.

— Это его постель? — спросил Трой, не открывая глаз.

— Его, — прошептала она.

— Хорошо, — сказал Трой и удовлетворённо вздохнул. Так-то, Вонгерд, подумал он. Ты бы не был против, правда? Как я бы не был против, чтобы ты спал в моей постели, если б убил меня прежде. Это право победителя, моё право. И я пользуюсь им не для того, чтобы унизить тебя — просто так вышло… Последняя мысль отозвалась смутной тревогой, будто осталось что-то очень важное, о чём он забыл.