Далия Трускиновская: Несусветный эскадрон

– Коней заведемм вовнутрь. Мало ли что… – решил, отсмеявшись, гусар.

– Темно, как у дьявола в желудке, – мрачно проворчала Адель, когда Ешка с Сергеем Петровичем затворили огромные ворота. – К чему коней-то здесь привязывать?

Она соскочила с Фортуны и спустила наземь Инциса.

– Погоди, – вспомнил Мач, – Сейчас будет светло! Сергей Петрович, дайте огниво…

И вытащил пресловутую Ешкину свечу, от которой оставался еще порядочный кусок.

– Поосторожнее с огнем! – велел гусар.

– Сейчас я ее к стропилу прилажу…

Сеновал осветился.

Отсюда, видать, еще не брали сена, оно лежало, как покидали летом, – уступами чуть ли не в человеческий рост высотой. Адель, еще не видывавшая таких сараев, сразу вспомнила переход через Пиренеи.

По кривой лесенке эскадрон забрался наверх, чуть ли не под крышу, и стал устраиваться на ночлег. Кони, привязанные к воротам, утаптывали место и жевали сено. Инцис с Кранцисом принялись внизу мышковать, причем кот делился добычей с неловким псом. И было так тихо, так мирно, так духовито в свежем сене, что эскадрон стал понемногу отходить после бурных событий.

Словно по сигналу, все четверо закряхтели и заохали, разбираясь со вновь приобретенными синяками и царапинами да поминая недобрым словом императора Бонапарта. Полковнику Бонапарту тоже досталось…

А разговор из этого не складывался и не сложился. Слишком устали, слишком бестолково жили в последние дни… впрочем, им это было на роду написано…

Каждый молча закопался в сено и возился там, пытаясь нагреть себе местечко.

Намного теплей от этого не стало – ночь выдалась холодная и сырая. И пустота в желудке тоже хорошему сну не способствовала.

– Хоть бы мисочку того рагу, что стряпают парижские консъержки! – вдруг затосковала вслух Адель Паризьена. – Не знаю, чего они туда кладут кроме чеснока, только вкуснее не бывает. Или густого лукового супу вдоволь…

Вспомнив, она непроизвольно облизнулась.

– Нет, вот лучше всего – здорового гусака насадить на саблю, как на вертел, и зажарить над угольями, – авторитетно возразил Сергей Петрович. – Как раз каждому бы по четверти досталось. Четверть гусака – пища сытная. Если, скажем, на кухне его жарят, так можно шкварок запасти. А потом пустить по кругу здоровенную пуншевую чашу!

Тут в чьем-то животе заурчало. Грустно покачал головой командир эскадрона и смолк. Но тут размечтался Мач.

– Каши бы тоже сейчас неплохо… – и он вздохнул. – Даже такой, какую скупая хозяйка батракам ставит. А вот мать нам давала с маслом, с творогом… И еще я бы такую коричневую, рассыпчатую, что привозят из Видземе, тоже съел бы, она сытная. У нас она плохо растет. Только не помню, как она там называется. Грешная?

– Гречневая, – уточнил Сергей Петрович, – и ее, голубушку, с молоком полезно. У матушки моей в усадьбе она не переводится. А сколько на погребу солений! Как понесут девки горшочки, как развяжут – весь день бы за столом просидел, там тебе и огурчики, и грибочки, и капустка, и…

– Да ну вас! – внезапно разозлился Ешка. – Нашли о чем толковать на пустое брюхо! Каша, гуси!.. Соленья!.. Была бы мука, испек бы блины, да масла нет!..

Посопел и добавил пасмурно:

– А бедному цыгану и вспомнить нечего…

При общем молчании Ешка полез выше по сеновалу, нашел подходящее местечко и стал разгребать сено, улаживаясь поудобнее.

– Ладно, будет, – решительно сказал Сергей Петрович. – Голод солдату лучшее лекарство. Так Александр Васильич учил. Другого-то все равно нет.

Рядом с Мачатынем откуда-то возник Инцис и положил у его колен придушенную мышь.

– Охотник, – усмехнулась Адель.

– Ешь сам, – грустно сказал коту Мач. – Все равно нам на четверых не хватит.

И стало ему себя безмерно жалко.

– Кто спит, тот обедает, – вспомнила кстати французское присловье Паризьена, глядя, как Ешка закапывается в сено.

– Кто спит, тот не грешит, – отвечал Мач пословицей латышской.

– Кто не грешит, тот обедает, – свел вместе обе пословицы гусар. – Чем же это мы, други, сегодня так согрешили?

Эскадрон призадумался и наверняка нашел бы причину сегодняшних бедствий, но вдруг наверху завозился, а потом и завопил Ешка.

– Покойник! Скорее сюда, покойник здесь!

– Этого еще нехватало! – зарычала Адель.

– Ну и пусть его, эка невидаль… – отозвался Сергей Петрович, слишком уставший, чтобы таскать по сеновалу покойничков. – Мешает он тебе, что ли? С нежностями пристает? Так отползи… Утром разберемся.