Марина Дяченко - Горелая башня

— Повара, — говорил флейтист, плотоядно щурясь, — есть, по сути, лучшая часть человечества… С поварами мне всегда было легко. Жрецы алтаря, имя которому — желудок… И вот, случилась однажды забавная история. В одной заморской стране, в богатом городе, шикарном дворце местного султана поваром был некий Мустафа…

Гай уже не сидел, а лежал, опершись на локоть, и жевал травинку; рассказ про повара Мустафу лился, обволакивал, убаюкивал.

— А что потом?

— Потом было самое интересное. Ровно через три года я вернулся, как и обещал… Слушай, мы засиделись. Нам пора.

Крысолов поднял голову и посмотрел прямо на солнце, и Гай увидел, что смотрит он не щурясь, широко раскрытыми глазами, смотрит прямо на солнечный диск и не мигает, и Гаю снова стало не по себе.

Перед отъездом добрый Крысолов засунул в каждую клетку по солидному пучку сочной травы; Гай пытался было протестовать — велели в дороге нутрий не кормить — но потом сдался и махнул рукой. На место возбуждению и эйфории пришло равнодушное, сонное оцепенение.

— Так я закончу историю про повара, — продолжал Крысолов, трясясь в тесной кабине. — Когда я вернулся, бедняга струхнул… и все не мог решить, что ему делать — сбежать ли, а может, задобрить… Ты знаешь, у них там и тюрем-то нет, зато полно палачей с кнутами и палками, наказывают сплошь битьем, а если преступление серьезное, так и до смерти забивают… И вот, когда спозаранку прокричали трубы…

Длинный протяжный вопль, подхваченный эхом, покрыл урчание мотора, позвякивание клеток и голос рассказчика. Взвизгнули тормоза; Гай сильно ударился о руль, но не почувствовал боли.

— Вы слышите?!

Крысолов прервал рассказ на полуслове, нахмурился, вслушиваясь в тишину.

— Что это? — прошептал Гай, борясь с постыдным спазмом в животе.

— Это лес, — раздумчиво сказал флейтист. — Лес, понимаешь ли. Такое дело… Поехали.

— Может быть…

— Поехали-поехали. Трогай.

Гай повиновался; машина ползла вперед, и Гаю хотелось, чтобы она присела, подобрав колеса, вжалась в землю. А еще сильнее хотелось оказаться далеко-далеко, пусть хоть и в кабаке, пусть хоть и насмехаются, да хоть и драка…

Он вдруг напрягся, подавшись вперед; там, на обочине, в путанице света и тени ему померещился некий темный предмет. Нет, не померещился… Или… Нет…

— Лежит, — сказал он хрипло. Крысолов поднял брови; он смотрел туда же, куда и Гай.

— Лежит, — повторил Гай с отчаянием. — Вот…

Впереди, на краю дороги, среди грязноватой груды прелых прошлогодних листьев лежал человек.

Женщина.

Темно-синий поношенный плащ комом сбился на спине, до половины накрыв голову, оставляя на виду тонкую ногу в коричневом чулке и путаницу волос на затылке. Правая рука женщины, выброшенная вперед, еще минуту назад скребла глину; на хрупком запястье сидел массивный браслет желтого металла. Похоже, золотой.

— Господи, — пробормотал Гай глухо. Машина дернулась вперед; Крысолов опрокинулся на спинку сидения, а Гай уже тормозил, на ходу распахивая дверцу, другой рукой нащупывая аптечку под сидением, и руки тряслись:

— Господи…

— Ты куда? — резко бросил флейтист.

Гай уже спрыгнул на землю. Лихорадочно огляделся в поисках возможного врага — никого не увидел, шагнул к лежащей. На мгновение сделалось страшно до тошноты — странная женщина, может быть, мертвая, посреди леса — но Гай рывком преодолел слабость, сжал зубы, склонился, протянул руку, намереваясь отвести плащ…

Его грубо схватили за ворот. Подняли над землей и швырнули так, что он пролетел метра два и рухнул на дорогу.

Глаза Крысолова горели, как зеленые лампы; смерив Гая холодным взглядом, он носком босой ноги отодвинул в сторону упавшую аптечку:

— Ну, ты и…

Через секунду в руках у него оказалась флейта; Гай зажал уши руками.

Звук пробился и сквозь пальцы. Звук был нехороший, выворачивающий наизнанку, совершенно мучительный звук; Гай открыл было рот, но крикнуть не успел.

Не переставая играть, Крысолов обернулся к лежащему телу; тело дрогнуло. Тело конвульсивно дернулось — и перестало быть телом, скомканный плащ зашевелился, это был не плащ уже, а огромная черная перепонка, и под ней не было женского тела — слепая труба, похожая на обрубок змеиного тела, кожистый мешок с гроздью тонких суставчатых щупалец, так точно имитировавших черные человеческие волосы… И нога в коричневом чулке сделалась пульсирующей кишкой, а там, где Гаю мерещилось колено, открылся мутный, будто подернутый жиром глаз. И золотой браслет на запястье обернулся костяной пластинкой.