Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

— Итак, геноссе, вот натальная карта фюрера, рассчитанная в тридцатом году самим Штайнером…

— Но он же умер в двадцать пятом! — вскричал пораженный Альбрехт.

— Тише! Прошу вас, геноссе, вы разбудите моего внука, — старик раздраженно пригладил редкие волосы и загадочно пробурчал, глядя в холодный камин: — Не вижу причин, почему бы Штайнеру не умереть в двадцать пятом, а в тридцатом не сделать фюреру гороскоп…

— Так что там напророчил Штайнер? — успокоившись, напомнил о себе Альбрехт после минутной паузы.

— О, много! Очень много занятного! — оживился старик. — В первую очередь касательно войны в Европе, — все сошлось, все легло кирпич к кирпичу. А вот потом… В общем, расхождения начинаются с весны сорок первого. Штайнер утверждал, что войска рейха в этот момент должны были готовиться к высадке в Дувре, Портсмуте и заливе Уош, а на самом деле наш великий Адди загонял эшелон за эшелоном в Восточную Польшу, готовясь к блицкригу с русским медведем.

Дальше — больше. Вместо успехов в крохотной Англии — те же успехи, но в гигантской России. Вместо полной капитуляции противника к концу октября — роковая битва в подмосковных снегах.

Ну, а дальше гороскоп Штайнера можно смело выбрасывать в макулатуру…

Мы с коллегами долго пытались понять — в чем просчитался наш гениальный Руди? Что не так?

Отгадка нашлась далеко не сразу, но она нашлась. Комета. Новая комета, открытая в сорок первом году. С/1941Q7. Она вошла в четвертый дом как раз весной того злосчастного года. Я хорошо запомнил это потому, что мой малыш Отто вступил в «гитлерюгенд» именно в день, когда была открыта эта комета.

— Зачем вы все это рассказываете? — осторожно спросил Альбрехт, не сводя взгляда с медного цилиндра.

— Вы уж простите старого болтуна, геноссе, — почти униженно прошептал хозяин квартиры и протянул гостю другой лист: — Вот натальная карта фюрера, составленная с учетом всех нюансов. Видите? Видите?! Немезида в квадратуре с нисходящим Лунным узлом, оппозиционные и Солнцу, и Марсу, и Юпитеру. Вы знаете, что это обозначает? Это — смерть! Обратите внимание на дату, вписанную рядом.

— Это что же… но откуда вы узнали, когда мы… когда мы собирались… — пораженный Альбрехт вскинул голову, с изумлением и страхом глядя на своего собеседника.

— Мой друг, все уже предопределено. А хотите, я вам расскажу, что будет дальше? — старик взял в руки последний лист, сдвинул брови и прочел: «На чрезвычайном совещании в ставке группа молодых и энергичных армейских офицеров во главе с кем-то из пехотных генералов арестует и большую часть заговорщиков, и руководство рейха. Фюрер будет объявлен павшим от рук предателей, которые хотели гибели Германии в самоубийственной войне с дружественным ей русским народом. Немедленно будет заключен мир или временное перемирие с русскими на любых условиях. Одновременно все силы и вся мощь рейха окажутся брошены на решение одной задачи — нападения на Англию и захвата Лондона. Когда Великобритания окажется выведенной из войны, США приостановят активные боевые действия в Европе и начнут эвакуацию своих и союзных войск в Северную Африку или за океан…» Достаточно? Или продолжать?

Альбрехт, пораженный, молчал. Наконец он встал, вернул старику гороскопы и сказал, глядя в угол комнаты:

— Я не очень верю во все это. Однако я знаю, что в цилиндре. Вот вы обмолвились, что все предопределено. Тогда зачем? Все обязано произойти и без дополнительной… стимуляции, ведь так?

— Я сказал тогда и повторю сейчас: все предопределено. В том числе и это, — старик кивнул на бюро: — Забирайте его — и да хранят вас Донар и Водан, геноссе!

Вновь щелкнув каблуками, Альбрехт подхватил со стола цилиндр, сунул его в карман и шагнул к двери. Старик, с трудом поднявшись, пошаркал следом за гостем в прихожую — проводить.

Комната опустела, и в тот же миг в дальнем ее конце бесшумно отворилась еще одна дверь. Полоска багрового света упала в кромешную темноту, высветив типографский плакат «Воин Тысячелетнего рейха», потертый приклад карабина, фотографический портрет фюрера и худого, нескладного мальчишку лет двенадцати-тринадцати, стриженного на армейский манер и одетого в полосатую пижаму.

Лихорадочно блестя вытаращенными от страха глазами, он в несколько бесшумных прыжков преодолел комнату, еще хранившую запах табака и дорогого одеколона, оставшийся от гостя. Подняв крышку бюро, мальчик схватил черную палочку забытого катализатора.