Игорь Борисенко - Путь мертвеца

– Так ведь, Призрак? – повторил Сорген вслух. Воздев лицо, он попытался отыскать Призрака в полутьме над своей головой и, со счастливой улыбкой на губах, резко воткнул заколку в грудь, как раз между ребрами, в том месте, где билось сердце. Из-за резкой боли он не смог сдержать вскрика и, как в тисках, сжал хрупкую руку Изуэли, которую не выпускал из хватки. Кровь выступила из раны и мгновенно пропитала рубаху и шерстяной борт крутки, сбежала по заколке на запястье Изуэли и темными пятнами выступила на рукаве ее платья. Женщина тоже закричала и стала биться, пытаясь вырваться из сведенных смертельной судорогой пальцев Соргена. Как только она отпустила заколку, ей удалось выскользнуть и отпрыгнуть обратно в угол; в тот же момент колдун зашатался и стал заваливаться навзничь. Черный кровавый ручеек выбежал из уголка рта и зазмеился по подбородку. Затем самая последняя усмешка перекосила губы Соргена: он тяжело выдохнул через нос, выдувая капли крови, упал и закрыл глаза.

Он уже не видел и не слышал, как в шатер ворвались наемники во главе с Лимбулом, как они вопили и кривили лица в плаксивых гримасах, словно были не воинами, а испуганными бабами. Он не видел, как обезумевший от увиденного Термез одним яростным ударом срубил голову несчастной Изуэли, а потом стал пинать ее труп, изрыгающий потоки крови на матрас.

… И в тот самый момент, когда черные потоки смыли последнюю усмешку с лица мертвого Соргена, далеко-далеко от него в пространствах и измерениях родились три новые улыбки, довольные и зловещие. Черные Старцы в своей темной и жаркой норе молчаливо и удовлетворенно переглянулись. Один из них хищно потер руки, второй упер ладони в голые, жирные бока и гулко расхохотался, а третий – торжественно кивнул головой и прищурился. Для них все сложилось как нельзя лучше.

Самая темная ночь во Вселенной царила над холмами Энгоарда. Злобный ветер рвал невидимые тучи, носясь по бескрайним и бездонным небесам… Деревья трепетали остатками листвы, когда порывы проникали в самое сердце рощ, и уныло гудели, словно оплакивая кого-то. Костры беспомощно раскидывали слабые языки пламени, но были не в силах победить тьму.

Семеро мужчин застыли в разных позах внутри большого, скудно обставленного и тускло освещенного шатра. Каждый из них, за исключением одного, был воином, безжалостным и даже жестоким, но сейчас все чувствовали себя одинаково. Они были растерянными детьми, внезапно потерявшими родителей, кроме которых у них никого не было во всем мире. Со слезами в глазах, с перекошенными в гримасах боли и напрасной ярости лицами они смотрели на тело хозяина, только что предательски убитого пленной женщиной. Через горы, пустыни и моря он вел мужчин за собой, а теперь, в этой неимоверно чужой для большинства из них стране покинул навсегда.

Великий маг, успевший всего лишь за год стать почти легендой на берегах моря Наодима, ныне лежал грудой мертвой, окровавленной плоти на затертом ковре. Его подвигам и свершениям пришел конец, и никогда больше привычная кривая усмешка не коснется этих губ, перепачканных черной кровью.

Гримал, капитан отряда наемников, тяжело опустился на большой сундук и прижал большую ладонь к груди, словно пытаясь сдержать внутри надрывное дыхание. Лимбул, так и не ставший учеником, сжимал и разжимал пальцы, не замечая боли в раненной руке; верный слуга Хак, упавший на колени, плакал, как дитя; Термез, один из солдат, держал на втянутых руках меч, которым только что убил женщину, ставшую причиной смерти их предводителя.

Эта немая сцена продолжалась долгое время, до тех пор, пока вдруг сквозь задравшийся полог на входе внутрь шатра не проник порыв резкого осеннего ветра, принесшего звуки, похожие на неясный шепот. Однако, неясным он был только для простых смертных, потому что ветер нес зов, посланный на тайном языке – от Повелителей своему новорожденному рабу.

Веки умершего дрогнули в тот же момент, как ветер иссяк и прикрыл за собой полог. По мертвому телу пробежали судорожные волны, отчего ноги и руки запрыгали, словно в нелепом танце. Стоявшие рядом люди с испуганными криками отшатнулись, прячась в темные углы, но не имея сил убежать далеко. Сорген – вернее, его труп – медленно подтянул ладони к подмышкам и, упершись в ковер, разогнулся и сел. Дрогнувшие ресницы разошлись, открывая взор мертвых глаз – пустых, подернутых мутной пеленой, хотя эти подробности вряд ли кто-то мог разглядеть в царившем полумраке. Все так же медленно, словно во сне, мертвец сначала встал на одно колено, а потом поднялся на ноги. Неестественно выпрямив спину, как будто к ней была привязана доска, Сорген обвел потухшим взглядом собравшихся; для этого ему пришлось поворачиваться всем телом, потому что шея отказывалась слушаться.