Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 3. Каменный Трон

– Я ничего, – тихо сказал Торвард. – Я вроде как уже не опасный. Я там, представляешь, чуть местным богом не стал!

– Кто бы сомневался, – так же недовольно отозвалась Сэла, но Торвард знал, что она просто до смерти рада, что он вернулся живой и здоровый.

Ему о многом хотелось с ней поговорить, хотелось просто посмотреть на нее и помолчать, но кругом стояли люди, он не мог все свое внимание уделить ей одной. К тому же где-то в толпе, вероятно, находился и ее муж.

– Можешь завтра прийти в Хрутов сенной сарай? – шепнул Торвард, прежде чем отойти.

– Завтра шерсть красим – послезавтра могу.

Торвард на миг опустил веки: дескать, договорились.

С Зеленых островов Торвард уехал первым – дней через десять после неудавшейся попытки провозгласить нового ард-рига. Больше ему было нечего там делать – только подготовить корабли к переходу, поделить добычу и выдать «морским конунгам» их долю. Свой меч посвящения, ставший Каладболгом, он оставил в подарок богине острова Эльтенн. Так повелось, что Каладболг всегда хранится на последнем из созданных им островов. А тот великий герой, кто совсем недавно выступал как созидающее земли божество, теперь был озабочен только одним, зауряднейшим житейским делом: чтобы никто не услышал, как он назначил в Хрутовом сенном сарае свидание жене Брана из Дымной Горы.

Бьярни сын Сигмунда еще оставался на Зеленых островах: у него хватало незавершенных дел. Но Торвард знал, что несостоявшийся ард-риг задержится там ненадолго, и ему нужно было успеть выполнить задуманное раньше, чем тот доберется до дома.

Поэтому Торвард пробыл в Аскефьорде лишь дней пять-шесть: убедился, что все в порядке, рассказал новости, выгрузил добычу и пленных, включая Эдельгарда ярла. И снова велел спускать корабль. Его дружина, опять оторванная от семейств после долгой разлуки, поворчала, но смирилась: новый поход обещал быть быстрым и не особенно опасным.

Хотя как сказать. Берега Квартинга для конунга фьяллей сейчас представляли опасность, но именно это его и привлекало. Уйдя с Зеленых островов, он снова попадал под действие своего проклятья, но теперь это действие проявлялось иначе. Теперь ему все время было весело, в душе кипел задор и хотелось испытывать свою удачу. Впервые за последний год, если не больше, он снова начал получать удовольствие от жизни и самых будничных ее проявлений. Это вызывало в его душе восторг выздоровления, но и внушало тревогу: он перестал жаждать смерти, а значит, проклятье снова толкало его к ней.

И с этим нужно было что-то делать. Даже неукротимому Торварду Рваной Щеке требовалась передышка, и обстоятельства к тому располагали. Лето заканчивалось, и теперь ему полагалось бы съездить на торг в Винденэс, потом мирно отпраздновать дома осенние пиры, а зимой ехать по стране собирать дань, как все конунги Фьялленланда делают ежегодно. Но прежде чем предаться этому «отдыху», он хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы обеспечить себе относительную свободу от проклятья. Один неплохой замысел у него имелся, но для этого нужно было еще раз отлучиться из дома.

– Ну еще один разик! Ну последний! – под дружный смех всего хирда умолял свою строгую мать Торвард конунг, стоя на коленях перед ее высоким сиденьем, будто мальчик, который очень хочет еще хоть разочек скатиться с горы, прежде чем возвращаться домой. – Ну очень надо!

– Нет! Я не позволю тебе снова покинуть твою старую мать безо всякой защиты! – непреклонно отвечала кюна Хёрдис. – Зачем я носила тебя под сердцем, рожала в муках, не спала ночей! Затем, чтобы ты вырос мужчиной и защищал меня!

– Но я быстро вернусь!

– Ты наверняка задумал какое-нибудь безрассудство! А все безрассудства, отпущенные тебе на этот год, ты уже совершил!

– Тогда одолжи мне парочку твоих! Ты-то весь год сидела дома и ничем не отличилась!

– Ха! И ты думаешь, что приличной женщине не хочется повеселиться?

– Если не отпустишь меня, не расскажу тебе, кто была твоя мать, – тихо, чтобы слышала она одна, произнес Торвард, снизу глядя ей в глаза.

Хёрдис нахмурила свои черные брови, которые сын унаследовал от нее, и наклонилась, заглядывая в его темно-карие глаза – точно такие же, как у нее.

– Я теперь знаю, кто она была, – почти шепотом продолжал Торвард. Эти поразительные новости он приберег на крайний случай.

Хёрдис с подозрением смотрела на «сына ведьмы», с которым все двадцать семь лет его жизни находилась в состоянии непрерывной войны и которого обожала с таким пылом, которого никто не заподозрил бы в этой вредной, злой на язык и насмешливой женщине. Но солгать он не мог – недаром же она родила своего единственного сына не от кого-нибудь, а от конунга! А о своей матери Хёрдис не знала ничего, поскольку рассталась с ней в возрасте восьми лет и очень смутно помнила ее лицо.