Марина Дяченко - Алена и Аспирин

– Не отдавай меня! – крикнула Алена.

– Или? – с интересом спросил незнакомец.

– Или просто уходите, – тихо закончил Аспирин.

Раздумывая, гость дотянулся ступней до пустой бутылки. Потрогал пальцами крышку; в один сумасшедший миг Аспирину показалось, что сейчас он легко и непринужденно свернет колпачок – ногой. Вместо этого незнакомец толкнул бутылку, и она упала на ковер, как кегля.

– Дело затягивается, – сказал пришелец. – Хорошо, я скажу вам: я директор детдома, из которого эта мерзавка сбежала, никого не предупредив. И теперь я водворю ее на место… Вопросы будут?

– Вы врете, – сказал Аспирин. – Вы не директор детдома.

– А кто я?

Хотел бы я знать, подумал Аспирин.

– Гримальский, вам нет до нее дела, – сказал незнакомец. – Куда я ее уведу, будет ей хорошо или плохо… Она не будет больше отягощать вас и втягивать в авантюры. Да?

Аспирин молчал.

– Перед моим приходом вы собирались ее выкинуть? Да?

– Я сам с ней разбирусь, – сказал Аспирин тихо, – и сам за нее отвечу. Куда я ее отдам, будет ей там хорошо или плохо…

– Он сказал! – девчонка подпрыгнула. – Слышишь?

Еще раз бабахнуло за окном.

– Гримальский, вы попали , – печально заметил сидящий на диване незнакомец. – Я честно хотел вам помочь, но в вашем исполнении даже потуга на доброе дело оканчивается, гм… Возьмите, – он сунул руку за пазуху, вытащил сумку-«ксивник», висящую на одном шнурке с длинным кожаным футляром. Извлек из сумки ламинированную гербовую бумагу. Уронил рядом с собой на диван.

– Свидетельство о рождении Гримальской Алены Алексеевны, тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения, мать – Кальченко Любовь Витальевна, отец – Гримальский Алексей Игоревич. Денег не предлагаю – вы человек обеспеченный, а Алена скромный, неприхотливый ребенок.

– Как… – выдохнул Аспирин.

Пришелец поднялся, убирая «ксивник» за пазуху – вместе с футляром.

– А вот так, Алексей Игоревич. Были пути к отступлению, но вы отказались. Теперь прощайте, надеюсь, надолго.

– Это фальшивка! – Аспирин кинулся к дивану и схватил бумажку. Имена и даты были не вписаны чернилами, как когда-то в метрике самого Аспирина, а впечатаны на скверной печатной машинке, и только подпись начальника ЗАГСа – от руки.

– Это фальшивка. Это просто смешно.

– Не смешно, – пришелец остановился перед раскрытым пианино, где на клавиатуре все еще покоилась голова фарфоровой куклы. – Потому что это подлинный документ – во всяком случае, в книге гражданского состояния города Первомайска сделана соответствующая запись.

– Не было… – Аспирин от возмущения захлебнулся. – Я никогда не был в Первомайске…

– Были в Крыму. Вместе с Любой.

– Ложь! Подстава! Я эту, – Аспирин завертел головой в поисках девчонки, но ее уже не было в комнате, – я ее… перестаньте! Забирайте! Убирайтесь оба!

Гость положил руки на клавиши. Возник аккорд. Аспирин вздрогнул. Пальцы гостя, длинные и загорелые, с белыми шишками суставов, метнулись по клавиатуре, и Аспирин замолчал, потому что от этих разрозненных звуков у него мороз продрал по коже.

– Я ведь предупреждал, – тихо сказал пришелец. – Она, конечно, не подарок. Но теперь, если вы каким-то образом обидите новоявленную Алену Алексеевну… Слышали у Земфиры – «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем»? Слышали, вы ведь ди-ждей…

Он снова коснулся клавиатуры. Аккорд; антикварные часы конвульсивно дернули маятником и пошли быстрее обычного – будто демонстрируя усердие.

– Вы ее тут не пропишете! – выкрикнул Аспирин. – Ясно? Я квартиру специально завещаю… детскому фонду! Вы ее не получите!

– Заткнитесь, – устало бросил босоногий, выходя в прихожую.

Девчонка стояла спиной к зеркалу, по-прежнему бледная как смерть, в залитой кровью футболке. Губы ее шевельнулись. Слов Аспирин не понял.

– Да, – сказал босоногий. – Держи.

Снова сунул руку за пазуху и вытащил маленький прозрачный пакет. Протянул девчонке. Зависла длинная пауза; Аспирин видел, что в протянутой руке пришельца – запаянные в полиэтилен струны. И что девчонка хочет взять их, но почему-то боится подойти к человеку в свитере и принять пакет из его рук.

Босоногий разжал пальцы. Пакет медленно – или так показалось Аспирину – упал на облицованный плиткой пол.

– Прощай, мелкая, – сказал босоногий. – Счастливого краха иллюзий.

Он вышел, прикрыв за собой дверь, и в квартире сразу же потеплело.

– Мне там все пришлось постирать, – сказала Алена. – Футболку… и штаны тоже. Я там на батарее повесила… Ничего?