Александр Зорич - Ничего святого

Некогда я служил человеку, во взгляде которого даже шесть лет спустя можно было разглядеть поволоку тумана над крышами его родного города.

А вот в глазах Сьёра, разглядывающего насекомое, ничегошеньки не прочитывалось.

Ни капли Ливиного счастья не плескалось там.

Малой крохи ее доверчивого обожания не обронил в них мир. И даже мизерной толики предупредительной нежности, которой Сьёр только что угощал «свою радость», мою Ливу, я в них различить не смог.

В каждый момент времени Сьёр думал лишь о том, что видел.

Завтра он будет рассказывать об одуванчиках Велелене, как только что Ливе.

Это не преступление – казнить тех, кто отворачиваются от любимых женщин так, как отвернулся от Ливы Сьёр.

– А теперь пишите… – сказал я, для убедительности опуская на дворянскую шею Сьёра лезвие меча.

Узкая стальная прохлада остудит его мозги и не даст ему пороть горячку.

Впрочем, если хочет пороть горячку – пусть порет. Будет переписывать свое письмо столько раз, сколько потребуется. Впереди у меня – вся ночь.

– Что писать-то? – прогугнил Сьёр, искоса глядя на меня.

– Пишите так. «Дорогая Лива! Обстоятельства изменились. У меня есть несколько минут, чтобы сообщить тебе о моем отъезде…»

– Рыбий гроб тебе в душу, Оноэ!

– Пишите…

– Что это за бред!? Я никуда не уезжаю! Слышишь?! Никуда! – сверкнул глазами Сьёр и беспомощно рванулся.

Напрасно. Я сплел для него прочные путы. А мой друг-ариварэ, придворный колдун Дома Пелнов, напрочь вычистил из них качество разымчивости.

Да и связал я его по системе Конгетларов, легендарных ассассинов Синего Алустрала. Водить рукой по бумаге Сьёр еще мог, а вот попытки вырваться лишь затягивали умные узлы и причиняли ему боль. В этих путах Сьёр похож был на марионетку.

– Пишите, – монотонно повторил я. – «Дорогая Лива! Обстоятельства изменились. У меня есть несколько минут, чтобы сообщить тебе о моем отъезде. Мои финансовые дела расстроены…»

Сьёр послушно нацарапал продиктованное. Через его плечо я посмотрел на лист. Почерк у Сьёра был, как я и ожидал, меленьким, дрыгающимся.

– Хорошо. Дальше. «Мои финансовые дела расстроены. Я вынужден срочно отбыть в Магдорн. Думаю, мое отсутствие продлится около полутора лет…»

Пока Сьёр карябал, я, не отнимая меча, принялся рассматривать его кабинет.

Антикварная мебель, книги, наши и привозные – с заметным преобладанием старца Руи, трактатов по теории и практике торгашества и военному делу. Этажерка с письменными принадлежностями. Печати – рядками, кисти и перья – грядками.

В ажуре и бумаги. Они рассортированы по ящичкам, на боках ящичков чинно танцует цифирь.

Все как и должно быть в кабинете скучного деляги.

Разве что пыли и мусора больше, чем у среднего скучного деляги. А все потому, что Сьёр предпочитал приходящую прислугу. Не столько даже из экономии, сколько из-за того, что был скрытен и тяготился всяким обществом.

Кстати, будь у Сьёра домашние слуги, мне пришлось бы нелегко. Ведь я никогда не решился бы убить человека просто потому, что он подвернулся под руку.

Вскоре обнаружилось и кое-что занятное – женский портрет в овальной раме из густого ядовито-зеленого стекла.

С него на меня глянула молодая женщина из Дома Ганантахониоров.

Тяжелая нижняя челюсть, прямой широкий нос, высокий, почти необъятный благодаря неудачной прическе блестящий лоб, бессмысленные глаза…

Таких девушек Дидо называл «чугунными». В том смысле, что чувства их столь же тяжкопереносимы, сколь и непрочны. Под портретом сильно не хватало пояснительной надписи «Дура».

– Не смей трогать мои вещи, мерзавец, – зашипел Сьёр.

– Это ваша бывшая? – осведомился я.

– Не твое дело.

– Тогда продолжим. «Мое отсутствие продлится около полутора лет. Прости меня, если сможешь. Я буду всегда любить тебя, Лива. Если мне суждено умереть на чужбине, перед смертью я буду думать о днях, проведенных вместе с тобой. Твой навеки Сьёр».

Выспренность выражений была мне чужда. Но, уверен, если бы Сьёр сочинял Ливе письмо, он бы выражался именно так.

– Разнеси тебя чума, Оноэ! Я не буду этого писать! Не буду! – снова взорвался Сьёр. —Не знаю, что ты задумал, но я никогда не буду в этом участвовать! Лучше сдохнуть!

На этот раз Сьёр взбрыкнул слишком ретиво и мой меч все же чиркнул по мочке его уха.

Неопасно, но с красочными последствиями – кровь рванула из Сьёра не наперстками, а кувшинами. Лила долго и нудно. Такой уж это орган – мочка уха, совершенно по этой части неумолчный.