Елена Хаецкая - Прах

– Соболезную, – скороговоркой начал он прямо с порога. – Я агент из похоронного…

– Проходите.

Оценив деловитую повадку женщины, агент вздохнул с видимым облегчением, извлек из тощего портфеля, тоже черного, блокнот с бланками заказов и два листа истасканной фиолетовой копирки.

– Куда?

– Лучше на кухню.

Да уж, лучше на кухню. Потому как в спальне третий день спит мой Белза. И незачем ему разговоры наши слушать.

Агент удобно устроился за обеденным столом. Крошки тщательно стерты, кругом стерильная вдовья чистота, от которой выть хочется живому человеку.

– Хоронить будете или кремировать?

– Хоронить.

Агент проложил копиркой три экземпляра бланка заказа, прилежно начал строчить, время от времени задавая вопросы.

– Покрывало: кружевное, гардинное, простого полотна, простого с рюшами?

– Кружевное. С рюшами.

– Подушка тоже кружевная? Рекомендую простого полотна, изящнее выглядит.

– Кружевная.

– Да, не забудьте одежду. Костюм, белье, тапочки. Тапочки рекомендую также заказать у нас.

– Хорошо, пишите.

– Кто вам обряжает? Служители морга или предпочитаете религиозные организации? В комплекс наших услуг входит сервис по заключению договоров с монастырями, храмами и капищами.

Асенефа оглянулась на дверь кухни. Агент поднял голову.

– Так что писать?

– Сама обряжаю, – буркнула Асенефа.

Агент пожал плечами. Дескать, ваше дело, дамочка, насильно никто не заставит, а только бы лучше дело сделали специалисты…

– Услуги плакатария?

– Что?

– Плакальщиц заказывать будете?

– У него и без наемных целый гарем наберется, – мрачно сказала Асенефа, – Готовы уж, под окнами только что не торчат.

Агент поставил в бланке прочерк.

– Гроб?..

– Повапленный.

Агент поднял глаза.

– Это дорого стоит.

– Знаю. Я заплачу.

Агент попросил поставить подпись и отдал Асенефе третий экземпляр, самый слепой.

– Послезавтра ждите.

– Спасибо. Я провожу вас.

– Благодарю вас.

– До свидания. Сожалею, что по такому печальному поводу…

– До свидания.

Говнюк.

Мария и Марта у Марии в доме. Большая комната в гигантской коммунальной квартире, холодная, с мертвым камином. Как топить, если трубу наружу не вывести? Этаж-то не последний. Мария, правда, пыталась топить «по-черному», да еще черновики какие-то жгла, бесноватая, чуть пожар не устроила. Мебель старая, на века срубленная руками подневольных людей. Из-под палки трудились, вот и результат налицо. Так мать говорила торжествующе, всякий раз, как Марию укоряла.

Тонкая, как прутик, ключицы трогательные и шея ботичеллиевская, длинные черные пряди – совсем потерялась Мария в огромном этом доме.

Сидела на подоконнике, смотрела в окно, на проезжающие машины. Снег мелко сыпался на обледеневшую мостовую Вавилона, на торгующих старух, не таял на их платках и варежках.

– Как запомнить нам хотя бы одну снежинку? – говорила Мария.

Марта, накрывавшая на стол, замерла с чайником в руке.

– Смотри, сколько их. Да оставь ты свой дурацкий чайник, иди сюда.

Марта поставила чайник на стол, подошла, села рядом.

– Вон одна побольше других, – задумчиво проговорила Мария. – Только и ее толком не углядеть. Слишком быстро летит.

Так человек смотрит на снег – и хотел бы, да не видит. Так снег смотрит на человека – не знает о нем, потому и не видит.

Так – рассеянно и любяще – на человечество смотрит Бог.

Покой и печаль сходили от этих слов на Марию и Марту. Так, омрачась, смотрели в окно. Молчали.

Потом Марта сказала:

– Благословен, должно быть, тот, на ком задержался его взгляд, пусть на миг.

Мария повернулась, встретилась с ней глазами.

– Ах, нет. Знала бы ты, как это страшно.

Прошло время, сели пить чай, задернув занавески. Говорили о том, о другом, а думали об одном: Белза лежит мертвый.

– Как ты думаешь, она отвезла его, наконец, в морг?

Марта пожала плечами.

– Откуда мне знать.

– Что же, он так и лежит в ее постели?

– Я не знаю, Маш. Может, так и лежит.

С силой Мария повторила, уточняя безжалостно:

– В вонючей асенефиной постели.

Встала, взялась за телефон. И прежде, чем разумная Марта успела ее остановить, набрала номер.

– Аснейт? Привет, это Мария. Слушай, египтянка, а прах-то где?

– Не доберешься, сука.

Наконец-то обе перестали притворяться. И так легко им стало.

– У тебя, что ли?

– Да.

– И что, еще не протух?

И самой страшно стало, когда такое вымолвили бесстыжие уста. А Асенефа и бровью не повела.