Вера Камша - Зимний излом. Том 1. Из глубин

– Она называла герцога Окделла и Ваше Величество убийцами, – пояснил Карваль. – Рискну предположить, что причиной помешательства стала гибель кого-то из ее семьи.

– Возможно, в этом приняли участие солдаты Окделлов, – добавил Придд. – Гвардейцы Скал ведут себя с горожанами весьма вольно.

– Я отвечаю за своих людей, – подался вперед Дик, – они не убийцы и не палачи.

– Мы в этом не сомневаемся, – кивнул Альдо, – воин не станет воевать со слабыми. Генерал Карваль, часто ли люди Айнсмеллера злоупотребляют данной им властью? Отвечайте.

– Мои патрули снимают повешенных каждую ночь, – набычился Никола. – Готов поклясться, что восемь из двенадцати не являются ни мятежниками, ни укрывателями оных.

– Теперь мы понимаем, – жестко произнес Его Величество, – почему Его Высокопреосвященство отказался благословить Айнсмеллера. Казнь без суда есть убийство, казнь же без последнего утешения есть преступление пред Создателем. Виновным в подобном преступлении церковь не дает отпущения, если грех не искуплен четырьмя праведными. Но это вряд ли. Уолтер Айнсмеллер, что вы можете сказать в свое оправдание?

– Ваше Величество, – вешатель стал белее собственного мундира, – генерал Карваль забыл доложить, что на Подвальной некие подмастерья поносили Ваше Величество и выкрикивали здравицу герцогу Эпинэ и его людям.

– Что ж, – свел брови Альдо, – это решает дело. Люди Эпинэ выполняли наши приказы и обрели любовь горожан. Вы тешили свою злобу и вызвали ненависть, тень которой падает на нас. Генерал Карваль, взять этого человека.

Айнсмеллер затравленно оглянулся и неуверенно потащил из ножен шпагу, трое южан во главе с Карвалем бросились вперед. Рука Никола перехватила запястье цивильного коменданта, вторая вцепилась в шитый золотом воротник. Подоспевший сержант стянул локти вешателя за спиной его собственной перевязью. Опять перевязь, только генеральская...

– Граждане Раканы, – король резко повернулся к замершим фигурам, – мы были слепы и не боимся признаться в этом. Мы не могли поверить, что среди вставших на нашу сторону найдется человек, способный на подобные зверства.

Во времена Эрнани Святого с теми, кто обманул доверие государя и кто его именем творил зло, поступали просто – его отдавали на суд городу. Мы возвращаем этот обычай. Генерал Карваль, выдайте преступника жителям Раканы, огласите нашу волю и возвращайтесь. Если Айнсмеллер останется жив, он будет навеки изгнан из Талигойи.

Осужденный рванулся сильно, но неумело, сержант-южанин ухватил его за плечо. Бывший комендант извернулся и свалился на пол, не желая идти. О пощаде он не просил – то ли потерял голову, то ли понимал, что бесполезно.

– Если не идет, тащите, – бросил Альдо и отвернулся от бьющейся в руках солдат бело-золотой фигуры. – Маршал, распорядитесь разделить имущество Айнсмеллера между родственниками несправедливо казненных. Следует провести тщательнейшее расследование. Вы меня поняли?

Глаза Ричарда, большие, словно ложки, перебегали с цивильного коменданта на сюзерена и обратно, Придд любовался кружащими в небе голубями, Матильда молчала, комкая золотистые оборки. Себя Робер не видел.

– Эпинэ, вы меня поняли?

– Да, Ваше Величество, – собственный голос показался Роберу чужим и хриплым, – я понял.

– Цивильным комендантом Раканы мы назначаем герцога Окделла, – монаршая рука легла на плечо Дика. – Сын великого Эгмонта не совершит ничего бесчестного. Мы уверены в нем, как только Ракан может быть уверен в Окделле.

– Мой государь, клянусь не запятнать имени Раканов и чести Окделлов!..

– Герцог Окделл, – губы Придда изогнула улыбка, – разрешите поздравить вас с новой должностью. Нет сомнений, что вы заслужите одобрение государя и любовь народа.

– Благодарю вас, герцог, – сверкнул глазами Дикон. Эти двое не замечают ничего, кроме своей вражды. И хорошо, что не замечают.

– Я исполнял приказ!.. Только приказ!!! – дикие вопли мешались с колокольным звоном, словно кровь с медом. Можно было не смотреть, не слушать, не думать, но Робер шагнул к балюстраде. Никола исполнил приказ в точности: Айнсмеллер, без мундира и шпаги, в одной рубашке полетел в толпу, словно свежеванный кролик в кипящую похлебку.

Разноцветное месиво колыхнулось, принимая подачку, замелькали лица, кулаки, плечи. Безумие, зеленое, как горох, желтое, как морковь, багровое, как свекла, кружилось, мелькало, плескалось между древних стен, от него тянуло тошнотворно сладким. Так пахли полусгнившие лилии в разгромленном храме, – как же тогда смеялся Айнсмеллер, смеялся и облизывал красные, влажные губы...