Вера Камша - Зимний излом. Том 1. Из глубин

Чугунный ветер стих, надолго ли? Над головой качались обрывки фала, зацепившегося за обломок мачты. Руппи глянул на Шнееталя, тот, морщась, поднимался, фок Фельсенбург вскочил, протянул шаутбенахту руку, за которую тот с благодарностью ухватился.

– Бери своих и идем. Быстро, пока они заряжают. Ойленбах, вы знаете, что делать... Всех, кого поднимете, – к орудиям левого борта... Матросов, канониров – всех! Только оставьте матросов у бизань-брасов.

– Слушаюсь, – артиллерист захромал по искореженным шканцам, подзывая рукой уцелевшего боцманмата. «Ноордкроне», всегда такую красивую и чистую, застилал вонючий дым, шканцы были завалены обломками, залиты кровью, у бортов лежали мертвецы, рядом, не глядя на них, канониры банили уцелевшие орудия, на все голоса скрипели и визжали пушечные тали, такелаж, блоки.

– Смотри под ноги, – прокашлял фок Шнееталь, и вовремя – внизу зияла дыра, сквозь которую виднелись доски второй палубы и брошенный банник.

Куда его ведут, Руппи не спрашивал, он знал, что сейчас увидит своего адмирала. Мертвого, иначе б Шнееталь сказал, что Ледяной жив. Вот так и понимаешь, что был с тобой рядом человек, про которого ты не знал главного: когда его не станет, из-под ног уйдет земля, но ты сожмешь зубы. И будешь жить так, словно он рядом, и неважно, что этой жизни осталось всего ничего. Чтобы зарядить пушку и выстрелить в упор, хватит.

Сзади вразнобой загавкали легкие пушки, внизу тяжело ухнула одна, тяжелая. «Ноордкроне» еще огрызалась, «Ноордкроне» еще была флагманом.

– Господин шаутбенахт, – очень спокойно сказал Руппи, – если это возможно, прошу определить меня в артиллерийскую команду под начало господина Ойленбаха или же моего друга Йозева Канмахера.

– Лейтенант Канмахер погиб, – прошипел фок Шнееталь. – Будь у меня такой сын, я б им гордился...

Зепп тоже?!

– В таком случае я готов принять его батарею. – Руперт фок Фельсенбург больше не был адъютантом адмирала, но лейтенантом флота Его Величества он оставался. Он мог бы управиться с любой мачтой, рассчитать курс, но сейчас важнее были пушки.

– Вы – адъютант адмирала, – шаутбенахт переступил через переломанные доски, – и вы отвечаете за его жизнь.

– Что? – выкрикнул Руперт. – Олаф жив?!

– Ранен и оглушен, – фок Шнееталь глухо закашлялся и затряс головой. – Проклятое горло, как некстати... Руппи, постарайся дотащить его до берега. Будь он в сознании, он бы не позволил, но не было бы счастья, да несчастье помогло. Я послал весть Цвайеру, но дошла ли она... Короче, как старший морской начальник, приказываю тебе спасти адмирала. Любой ценой! Ты меня понял?

– Д-да!

– У тебя есть вельбот и гребцы, бо́льшего я тебе дать не могу...

– А вы? – зачем-то спросил Руппи.

– Мы остаемся, – прокашлял фок Шнееталь, – нужно дотянуть до темноты. Когда торговцы уйдут, уйдут все, кто сможет...

Очередной залп прекратил рвущий душу разговор. Если б грот-мачта не была сломана, она сломалась бы сейчас, парой бье ниже. Брызнули осколки древесины, смешались с картечью – вдогонку тяжелым пушкам фрошеры саданули из легких.

– Как он? – окликнул фок Шнееталь невысокого толстячка, в котором Руперт узнал корабельного буфетчика. Значит, врач погиб, и отец Александер, скорее всего, тоже...

– Ой, – лекарь поневоле был бледен, как козий сыр, – шаутбенахт... Кровь не унимается.

– Ты понимаешь в ранах? – рука Шнееталя вцепилась в плечо Руперта.

– Нет, – какой он все-таки бездельник. Ну что ему стоило прослушать курс медицины или хотя бы книжки посмотреть, так ведь нет. – Не понимаю, но Зюсс... Он делает перевязки.

– Как мы все, – скрипнул зубами капитан. – Здесь надо картечину вынимать. Берите его... Будете спускать, привяжите к носилкам. Руппи, он упал головой вперед, сверху свалился рей, но череп вроде цел.

Двое матросов подхватили носилки. Лицо адмирала было спокойным, как у спящего или мертвого, здоровая рука свесилась вниз.

Им повезло, фрошеры не стреляли. То ли перенацеливали пушки, то ли отдыхали, а может, решили, что «Ноордкроне» мертва.

– Ничего, – глядя прямо перед собой, прохрипел фок Шнееталь, – мы о себе напомним... Маневрировать мы толком не можем, но стрелять – вполне.

Да, стрелять из оставшихся пушек, пока фрошеры не разнесут тут все до конца. Этого не избежать, разве что бросить все к Леворукому и уползти к берегу. К дриксенскому берегу, на котором нет ничего, кроме болот.

– Я хотел бы быть с вами, – тихо сказал Руппи, глядя на исчезавшие за бортом носилки, – я был бы с вами!