Вера Камша - Довод Королей

Марта покраснела, хотела что-то сказать, а потом неожиданно для самой себя поцеловала своего странного собеседника в горячие губы и быстро пошла, почти побежала к Сезару, все еще стоящему на коленях у тела Анри.

Эстель Оскора

Рене был жив. Жив! Я чувствовала это! Он не сдался, не опустил рук, не забыл ни меня, ни того, что считал своим долгом! Рене Аррой вернулся, чтобы закончить свой бой.

– Геро, – в голосе Эрасти слышалось удивление. – Геро! Что с тобой?

– Тарра, – выдохнула я, – там Рене. Он что-то сделал, что-то невозможное...

– Похоже на то, раз ты его услышала. Он рискует, хотя, если я правильно понимаю твоего адмирала, он рожден рисковать и выигрывать. Тебе не кажется, что Рене пытается пробиться сюда?

– Нет, – я подумала и поняла, что права, – нет, Эрасти. Он с кем-то схватился, но это таррская драка, нам в ней нет места.

– Будет, – рука Проклятого легла мне на плечо, – возвращение Рене – еще одно знамение. Даже не само возвращение, а то, что в его распоряжении оказались такие силы. Ты хорошо помнишь, о чем мы с тобой договорились?

– Да, – он смотрел на меня с сомнением, и я повторила, – да, я все хорошо помню. Мы не должны вмешиваться там, где без нас могут обойтись. Наше дело погасить высшую магию и заставить уйти чужаков. Но ведь мы не знаем, что это за чужаки, какие они, зачем явятся...

– Не знаем. И знаем, – Эрасти неожиданно лихо улыбнулся, – одни из них – Зло, другие могут показаться Добром или назваться таковым, но им в Тарре делать нечего. Ларэн не верил в спасителей со стороны, и я не верю.

– Эрасти, а мы с тобой? Для тех, кто остались в Тарре, мы тоже спасители со стороны.

– Нет, дорогая. Мы для Тарры – великое, страшное, запредельное зло. Нами детей пугают. Мы несем с собой ужас, Тьму, проклятие, конец света. И именно поэтому я боюсь...

– Чего?

– Тех, светлых, добрых и мудрых, которые защитят Тарру от нас...

2892 год от В.И.

23-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

Первый и последний раз в Речном Замке Александр Тагэре был много лет назад, когда навещал покойного Пьера. Сказать, что будущему королю не хотелось вновь оказаться в этом месте, значило ничего не сказать, но не прийти он не мог. Найденный Антуаном Бэрротом новый комендант – по виду человек неглупый и ужасно услужливый – проводил пока еще герцога Эстре к бывшему канцлеру. Гастон Койла был очень бледен, но спокоен. Узнав пришедших, узник поднялся со своего кресла, но ничего говорить не стал.

Сандер вежливо, но решительно выпроводил коменданта и стражников, и они остались вдвоем. Гастон подавленно молчал, и Александру показалось, что он зря затеял эту встречу. Оправдываться ему не в чем, сделать он ничего не может, вернее, может, но это будет означать, что в Арции закон – это то, что в данное мгновенье хочет король. Проклятый, когда он подписал указ о том, что дело о государственной измене рассматривают Генеральные Штаты, он и помыслить не мог, что первый приговор будет вынесен другу покойного брата. Молчание затягивалось, надо было что-то говорить, но Александр плохо представлял, что именно. И потому сказал первое, что пришло в голову:

– Первый раз я увидел вас в Эльте. Мне было восемь лет.

– Девять, – поправил бывший канцлер, – это было поздней осенью.

– Да, действительно, – Эстре опустился во второе кресло. Комендант – толковый человек, Пандайе бы запер заговорщиков в самом темном подвале и гордился бы своей суровостью, а тут комната как комната. Богатая, светлая, удобная. Сколько же Гастону лет? Он на несколько лет старше Филиппа, значит, лет сорок пять, не больше. Больше никогда не будет...

– Я старше вас на пятнадцать лет, монсигнор, – то ли Гастон прочитал его мысли, то ли они подумали об одном и том же. – Могу я спросить, что будет с Эжени?

– Ничего. Ее приговорили к церковному покаянию.

– А потом?

– Что потом? Может идти на все четыре стороны.

– Но ей некуда идти, муж умер, родичи ее не примут, у нее нет ни денег, ни положения. Если б я мог оставить завещание... Но законник из Генеральных Штатов объяснил, что уличенный в государственной измене теряет не только голову.

– Да, его имущество и его семья остаются на попечении короля. Вы не можете оставить завещание, Гастон, но вы можете записать свои распоряжения для меня. Я все исполню в память брата и того хорошего, что видел от вас. Ваш сын наследует и ваш титул, и ваши земли, но Эжени в список включать не стоит. Королевский нотариус воспылал во время суда к ней таким чувством, что изъявил готовность жениться, несмотря на ее прошлое, и испросил моего согласия.