Вера Камша - Кровь Заката

– Монсигнору не спится? – улыбнулся Валериан.

– Нет, – просто сказал Сандер, – я уже был здесь, когда вы вошли, но не хотел вам мешать.

– Тебе понравилось?

– Очень, – опустил темные ресницы мальчик, – мне кажется, что я всегда знал эту песню…

– Странно, у меня такое же чувство.

– Святой отец, вы не можете сыграть ее еще раз?

Разумеется, он мог, что и проделал с видимым наслаждением.

– Александр, что вы делаете здесь в такое позднее время? – Герцогиня подошла совсем тихо, и они, захваченные музыкой, ее не услышали.

– Моя сигнора, – Валериан неуклюже и торопливо вскочил, зацепив рукавом ноты, – простите, я вас не заметил!

– Ничего страшного, святой отец, можете продолжать ваши занятия. Александр, разве вы не видите, что мешаете отцу Валериану. Немедленно возвращайтесь к себе, я поговорю с вами завтра.

– Но, – запротестовал музыкант, – уверяю вас, Ваша Светлость, монсигнор мне не мешает, напротив, он очень тонко чувствует музыку.

– В любом случае ему никто не разрешал по ночам выходить из спальни, – холодно прервала герцогиня. – Александр, вы слышали? Немедленно идите домой. Отец Валериан, всем очень понравился написанный вами реквием. Разумеется, я и мой сын поблагодарим вас особо, но я с удовольствием говорю вам об этом сейчас. А теперь можете возвращаться к своим занятиям.

– Благодарю сигнору, – маленький эрастианец поднялся, – но я уже закончил. С разрешения сигноры я могу проводить монсигнора Александра.

– Если пожелаете, – обронила Эстела Тагэре и, придерживая тяжелую юбку, первой спустилась вниз.

Герцогиня пожелала остаться в храме, а клирик и мальчик вышли на улицу. В лицо пахнуло мокрой землей, в свете звезд блеснули огромные лужи. Они уже заворачивали за угол, когда Валериану показалось, что сзади мелькнула и рванулась куда-то вбок и вверх огромная, похожая на гигантского коня тень. Музыкант резко обернулся и столкнулся взглядом с сыном герцога.

– Святой отец, вы видели?

– Не знаю, может быть, мне показалось…

– Это был отец. Он приходил попрощаться, и он был в иглеции, когда я пришел.

Валериан промолчал. Церковь учила, что такого не может быть, но маленький клирик, хоть и боялся признаться в этом даже себе, был согласен с Александром. Во время заупокойной службы ему самому несколько раз казалось, что в иглеции находится кто-то одновременно близкий и далекий, не такой, как остальные. Встав от органа, он даже посмотрел вниз, пытаясь с помощью глаз остудить расходившееся воображение. Ничего особенного он, разумеется, не заметил, если не считать обернувшегося на его взгляд стройного седого нобиля в темно-синем плаще. Валериану стало стыдно своего любопытства, и он поспешно отступил к органу, а теперь вот и мальчик почуял что-то необычное… Сегодня новолуние, с похорон минула ровно кварта. Неужели ночную песню ему подарил покойный герцог?

2871 год от В.И.

Вечер 19-го дня месяца Иноходца.

Фей-Вэйя

Шарля похоронили. В Тагэре, в фамильном склепе. Его провожали жена и половина Арции, а она была здесь, в Фей-Вэйе. Она могла бы поехать, ее бы не выгнали, и не только потому, что Филипп теперь король и ему нужна поддержка сестринства или хотя бы лояльность. Девять лет назад сестра Анастазия стала в старинном замке своей, ее полюбили, никого не удивил бы ее приезд. Напротив! О них с Шарлем так никто и не узнал, а она не проводила его в последний путь, не взглянула… Неужели она боится себя выдать? Сколько лет прошло, она теперь совсем другая.

Соланж подошла к зеркалу, откуда на нее смотрело отрешенное бледное лицо, лицо мученицы, пророчицы, но не живой женщины. Странно, ей совсем не нужны эти камни, от которых все сходят с ума, может, поэтому они ей и достались. Судьба любит дарить одним то, за что другие готовы отдать душу, и отбирать то, за что и жизни не жаль… Нет, она правильно сделала, что не поехала, она не вынесла бы.

Филипп, говорят, одно лицо с отцом, как и погибший Эдмон. А самый младший? Тот, который живет потому, что она, Соланж Ноар, в припадке безумия убила своего ребенка. Младший Тагэре даже больше ее сын, чем Эстелы, почему же она не хочет его узнать?

Ее Иносенсия вздохнула и отошла от зеркала к окну, за которым буйствовал яблоневый сад. Когда она в последний раз видела Шарло, стояла поздняя осень, они обнимались среди искореженных черных стволов, ее ноги насквозь промокли, но она не чувствовала холода, а сейчас на дворе раннее лето, отчего же так зябко? Ведь все в прошлом, а ей в этой жизни осталось лишь несколько дел, которые она должна сделать.