Алан Троуп - Драконья луна

– Папа, какой ты большой! – беззвучно восхищается Генри.

Меня тоже привлекает запах свежей телячьей крови. Со смешком, переходящим в рычание, я хватаю со стола большой бифштекс и с жадностью пожираю его.

– Ты станешь таким же большим или даже еще больше, когда вырастешь,- мысленно отвечаю я сыну, покончив с куском мяса.

– Скоро? – спрашивает Генри.

Я ласково касаюсь мордочки Генри, вдыхаю его запах – сладковатый, похожий на запах свежевыделанной кожи. Так пахнет только он. Мне не составило бы труда узнать Генри по этому запаху, даже если бы он был от меня в нескольких милях, а вокруг толпились бы другие представители нашей породы.

– Ну, пойдем? – Я киваю в сторону лестницы.

Генри бросается к окну, выходящему на широкий канал между нами и Лоскутным рифом.

– Я хочу вылететь отсюда! – кричит он.

Из моей груди вырывается тяжелый вздох. Это единственное окно в комнате, которое достаточно велико, чтобы мы могли вылететь из него оба. Генри знает об этом, потому что я ему недавно показывал, как это делается. К сожалению.

– Лучше спуститься на галерею. Так безопаснее… Кроме того, прежде чем взлететь, мы сможем

убедиться, что в доме все в порядке.

Мальчик упрямо трясет головой:

– Не хочу спускаться. Хочу вылететь из окна, как ты мне показывал. Пожалуйста!

– Пойдем вниз, – беззвучно приказываю я.

– Нет!

Генри отодвигает щеколду и распахивает окно, соленый воздух врывается в комнату. Малыш карабкается на подоконник и готовится выпрыгнуть.

Рыча, я бросаюсь к нему.

– Не смей! – беззвучно кричу я и сбиваю его с подоконника точным и сильным ударом хвоста.

Он падает на пол и ревет. Я подхожу к нему и касаюсь крылом моего всхлипывающего сына.

– Это опасно, Генри. Мы должны быть уверены, что нас не видно. Нельзя вот так выпархивать

из окна в любое время.

– Но ты же вылетал!..

В настоящем обличье и воинственном настроении малыш очень напоминает мне свою мать. Мне трудно долго сердиться на него. Я снова глажу его по спинке.

– Иногда ты должен просто делать то, что тебе сказано, – беззвучно увещеваю я.

– Почему?

Мой сын слышит тот ответ, который дают детям все родители:

– Потому что я твой папа.

Генри дуется всю дорогу до галереи, но как только мы оказываемся внизу, его мрачное настроение сменяется восторженным.

– Чур, я первый! – беззвучно восклицает он, разбегается, раскидывает крылья, делает несколько взмахов и взлетает.

– Высоко не поднимайся! – предупреждаю я.

Я лечу вслед за ним и осматриваюсь в небе. Луну сегодня скрывают темные густые тучи. Эта темнота меня радует. Оглядев поверхность воды под нами и не обнаружив ни одной лодки, убеждаюсь, что нас никто не видит, и поднимаюсь выше, с удовольствием скользя в прохладном ночном воздухе.

Генри – чуть ниже. Разбудив собак и насладившись их ворчанием и лаем, он чуть отдаляется от берега. Сынишка летит низко, почти касаясь волн.

– Смотри, папа! – окликает он меня, разворачивается, снова летит к берегу и… вламывается в

самую гущу собачьей стаи. Генри ужасно веселится, когда ворчание собак переходит в трусливый вой. Несколько взмахов крыльями – и Генри уже высоко над ними.

Я стараюсь держаться на той же высоте, что и он, и лететь с той же скоростью. Мы вместе долетаем до Лоскутного рифа, потом возвращаемся обратно, описываем широкие круги над островом. В мрачной вечерней темноте нам светят окна нашего дома. Мы играем, поднимаясь повыше, а потом резко падая вниз, гоняемся друг за другом, Генри радостно хохочет и визжит от восторга. Так обучал меня мой отец, и ничего лучшего мне не придумать.

– Не хлопай так часто крыльями, – напоминаю я Генри.- Пусть и воздух поработает на тебя. Смотри, как я…

Генри в точности повторяет мои движения, и это вызывает мое одобрение:

– Молодец!

Мысль об охоте и нарастающий голод подсказывают мне, что пора прекращать игру. Спустившись, мы влетаем в открытое окно. Генри с хохотом вваливается в комнату, кстати довольно сильно толкнув меня.

– А ты говорил – нельзя! – беззвучно упрекает он.

– Иногда можно, – отвечаю я, ласково ткнувшись носом ему в бок.

Несмотря на горячие протесты Генри, я настаиваю, чтобы он лег в постель до того, как я улечу на охоту. В обмен на такую жертву он хочет лечь спать в своем настоящем обличье, на сене. Я дожидаюсь, пока он заснет, и ухожу только после того, как он начинает дышать медленно и размеренно. Странная картина – маленький дракон, свернувшийся калачиком на сене, зажав в лапке розового игрушечного кролика.