Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города

– О, он прекрасен. На рассвете он золотой, а на закате медный, и ветер звенит в башнях. А ветер пахнет морем. Мне всегда хотелось полететь с ветром в далекие края… за моря, за леса. И вот – я даже дальше. Когда был дома, тосковал по странствиям и приключениям. А теперь тоскую по Камелоту. И все равно знаю – если вернусь, то недолго буду там, потому что снова прилетит ветер, и снова я отправлюсь в Странствие.

Они молчали, глядя на город в сизой дымке, на блеск золотых куполов и изгиб реки и на нарисованные в небе завитки ярких белых облаков.

– Извините, – послышался сзади мягкий голос – не то низкий женский, не то высокий мужской. Юноша и девушка резко обернулись. Сзади прилаживал на треногу фотоаппарат не то парень, не то угловатая девица. Нет, все-таки парень. Смуглый, с прихваченными кожаным шнуром длинными темными волосами. Еще чуть подлиннее бы ресницы да понежнее губы – и был бы отвратно смазлив, а так просто очень симпатичный парень. Не то чтобы хлипкий, просто тонкокостный – такие никогда не будут выглядеть Шварценеггерами, хоть совсем в качалке поселись. – Извините, можно я вас сниму? Очень колоритная у вас группа получается.

Кэт с Агловалем переглянулись. Пожали плечами.

– Пусть снимает? – шепнула Кэт.

– Да пусть его, – ответил Агловаль, пристально и несколько изумленно глядя на фотографа. – Пусть…

Фотограф прицелился, щелкнул раз, другой – всего снимков пять, наверное, сделал.

– Меня зовут Ли, – потом представился он. – Не китаец, такое прозвище. Вот моя визитка, – порылся он в нагрудном кармане. – Там адрес галереи. Приходите на фотовыставку! Вас бесплатно пропустят!

Он собрал свою аппаратуру, сунул в сумку и пошел прочь в направлении садящегося солнца.

Смотреть на низкое светило было трудно, и Агловаль не заметил, в какой момент фотограф исчез – был, и нет его.

Солнце уже сползло каплей горячей меди за горизонт. Становилось холодно. Кэт решила пройти домой кружным путем – через Сетуньские проезды, а затем по мостику через Сетунь и прямо к дому. В домах возле Сетуньского Стана жили два кошачьих прайда, которых она подкармливала, хотя в последнее время их вроде кормили при магазине. Надо было проведать. Агловаль конечно же вызвался сопровождать. Пока пешком дошли до нужных домов, совсем стемнело, потому как ночь была безлунная, а фонари, пусть и горели ровно и ярко, почему-то освещали в этих местах лишь малый круг возле столба. Словно тьма тут была густая и желеобразная, не поддающаяся свету. А домой Кэт надо было не через большой освещенный мост, а через другой, темный, подальше, у гаражей.

В пойме Сетуни, между Кутузовским проспектом и «Мосфильмом», давно ошивались стаи одичавших собак. Иногда по ночам Кэт слышала, как они лают и воют и этот гав то удаляется, то приближается. Акустика была тут прекрасная. Иногда Кэт напарывалась на этих бездомных несчастных зверей, но с ней они дружили. Потому что Кэт, в отличие от многих, ходящих мимо собак с палками, ходила с пакетиком собачьего корма. Собаки уже знали ее и не только не нападали, а даже виляли хвостами. Но сегодня непривычный тут слышался лай.

– Быстрее, – тревожно поторопил Агловаль.

Кэт молча кивнула. Странный гулкий лай послышался где-то слева. Лай приближался. Что-то необычное слышалось в нем. Что-то странное и пугающее. Это был какой-то согласный хор, злобный и торжествующий.

– Как будто поют, – испуганно посмотрела на Агловаля Кэт.

– Я уже слышал эту песню, – сквозь зубы процедил он, берясь за меч. – Это Гончие Ада. Белые как снег, а уши их красны как кровь…

– Сейчас октябрь, Дикой Охоте еще не время! – возразила Кэт. – Врата Аннуна откроются только на исходе месяца…

Тропинка вдруг куда-то исчезла. Да и вообще место сделалось каким-то незнакомым… А жуткий лай все приближался.

Кэт уже начала задыхаться, когда сзади раздался изумленный возглас Агловаля. Не удержавшись, Кэт оглянулась. Пожалуй, это было ошибкой. Такого лучше не видеть – ноги меньше заплетаться будут. Гончие уже вышли на расстояние прямой видимости – уродливые красноглазые твари, более жуткие, чем гончие Аннуна. Но Агловаль смотрел не на Гончих, что плавно, не касаясь земли, но все же стремительно приближались, мерцая во тьме.

Она проследила направление взгляда Агловаля и увидела, что же так его изумило. Картина действительно оказалась феерической – настолько феерической, что Кэт просто остолбенела. Наперерез адской стае бодро мчался рыжий ком шерсти. В следующую секунду Кэт поняла, что это собака, и не просто собака, а чау-чау – только они носятся таким галопом, больше всего напоминающим полет детского мячика по низкой траектории. Но этот чау не просто несся! За ним гордо реял крупный надувной шарик достаточно обтекаемой формы, веревочка от которого была прочно зажата в зубах у чау. А под шариком болтался набитый полиэтиленовый пакет. Наверное, в пакете было немало дырочек, потому что он оставлял за собой облако какой-то странной темной пыли. Вот первая Гончая влетела в полосу этой пыли… и кубарем покатилась по земле, с громким визгом колотя себя лапами по носу. За ней вторая, третья… Чау тем временем бросился в сторону беглецов. Немного не добегая до людей, чау выплюнул веревочку, расставшись с шариком, и обогнал Агловаля с Кэт, пролаяв: