Вадим Нестеров - В бой идут 2

Последнюю фразу он говорил уже быстро удаляющимся спинам.

Тридцать минут спустя, как и положено в русской пьянке, любой учет тостов пошел ко всем чертям. Общее застолье разбилась на множество мелких очагов, где каждый гудел кто во что горазд. Оба пришедших на собрание папы, обнявшись, с диким акцентом самозабвенно орали с импровизированной сцены:

Допев до конца, они принялись спорить. Митрич с помощью обеих рук и разложенных на скатерти вилок, ножей и солонок азартно изображал какую-то давнюю битву мамам заклятых соперниц. Ежеминутно слышалось «И тут, представляете…», мамы воспитанно пугались. Мамы Тарасика, Петьки и Патрика уединились втроем, выставив посередине бутылку вина, но явно не столько соображали на троих, сколько беседовали «за жизнь» и кое у кого уже подозрительно намокали глаза.

— Так, мужики, хорош, задолбали уже со своим баклажаном, третий раз поёте. — вмешалась грубая Семеновна. — Пора градус позитива приподнять, а тут, я смотрю, кое где упаднические настроения возобладали. Я вам сейчас напомню, чем настроение поднимать надо, встрянем, девки, под седую древность.

Через пять минут вся женская часть нашего коллектива самозабвенно скакала под сердючкино «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо, все будет ха-ра-шо я это знаю, знаю», а мужики вышли на веранду — раз курить не дают, так хоть воздухом подышать.

— Спасибо, Петь, за компанию, — глухо уронил опальный чиновник. — Хорошо проорались, давно так не оттягивался, уже и забыл — когда. Ну и вообще, что приехал, не струсил.

— А я, Владислав Алексеевич, — неожиданно трезвым голосом ответил олигарх, — во-первых, не из ссыкливых, а во-вторых, у нас с тобой совместных дел никогда не было, поэтому даже если захотят предъявить — нечего.

Он повернулся к нам с Митричем.

— Спасибо, мужики, за вечер, много лет так душой не отдыхал. Серьезно, не знаю, как вам так удалось, но факт остается фактом. Пойдем мы, наверное, с Анькой потихоньку, такие вещи надо на пике заканчивать, чтобы потом послевкусие долгое было.

— Спасибо, Петрович, на добром слове, — кивнул Митрич. — У меня только одна просьба к тебе будет, важная…

— А вот это ты зря, — Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона. — Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак! [128]

Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.

— Вот все-таки вы, олигархи, дебилы! — уверенно заявил он. — Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.

Петрович заметно смутился.

— Ну извини… Ты меня тоже пойми — все, кто со мной общаются… Все, понимаешь — 99 и девять в периоде процентов моих собеседников общаются со мной только с одной целью — убедить меня расстаться с частью моих денег. Всё, никаких других резонов нет — тока бабки. Тут хочешь не хочешь — станешь пуганой вороной, которая каждого куста боится и всех в разводилове подозревает.

— Короче, — Митрич все еще обижался, но уже немного остыл. — Я что сказать хотел. Пацан у тебя хороший. Слабоват, конечно, но не дурак зато. И добрый. По настоящему добрый, непритворно. Но он, как я понимаю, только сейчас, когда мы пару боев без него стопроцентно слили бы, мужиком себя начал чувствовать. Защитником. Спасителем. Вытаскивателем. И так далее — тема понятна. Опять же — девки. Ну сам понимаешь, вспомни себя в этом возрасте. Так вот, сейчас ему, как никогда, отец нужен. Который этой искре, появившейся в нем, погаснуть не даст, и раздует потихоньку во что-то стабильное. Ты, я смотрю, мужик нормальный, правильный мужик. Так вот — ты уж, Петрович, на работе сутками не гори, пожертвуй толику времени на сына. Пусть пару миллионов потеряешь, зато тебе в компенсацию сын родным останется.

Коммерсант кивнул:

— Спасибо, Митрич. Уяснил, выводы сделаю. Неужто и из моего тюти мужик прорезался? И это — извини еще раз. Денег не предлагаю, деньгами за такое не платят, но если что понадобится — звони, прямой контакт я тебе кинул.

Иди уже, — махнул рукой Митрич. — Пойдем, на посошок накатим, забирай свою Аньку да вали. Увидимся еще.

Мы вернулись в общий зал, где дикие танцы уже завершились, и наступило то приятное умиротворение, когда праздник явно заканчивается, пора уже прощаться и откланиваться, но можно еще посидеть последние пять минут — «на чемоданах», как я это называл.