Александр Прозоров - Зубы дракона

— А мы, значит, быдло бессловесное? — я неторопливо приближался к нему. — Вы забыли один пустяк, ребята. У дракона есть оружие, которое невозможно украсть. — И я расплылся в улыбке. — Так где мой ольхон?

— Ты не имеешь право ходить среди властителей с ольхоном! — истошно завопил он и обнажил клинок.

— Ты, кажется, верный исполнитель закона? — до него оставалось всего пара шагов. — Тогда я должен тебя обрадовать. Сейчас ты умрешь, выполняя свой долг.

— А-а!!! — он закинул лезвие далеко за голову, словно собирался рубить дрова, и кинулся в самоубийственную атаку. Молодец, хоть не струсил. Я со всего размаха врезал ему промеж ног, а когда мужик осел, выпучив глаза, взял его руку с клинком, поднес ко рту, перекусил холодный металл, а жесткую крошку выплюнул ему в лицо.

— Где мой ольхон? Я не хочу тебя убивать, Наместник. Не напрашивайся.

— Вы… Не можете… С оружием… — повторил толстяк, превозмогая боль.

Не всякий так сможет, погибает, но не сдается. Ей богу, я его зауважал. А потому присел рядом и сообщил:

— Мне ваш Град Поднебесный осточертел за полдня хуже горькой редьки. Я ухожу.

— Заждалась, наверное? — спросил я Ирену, послушно стоявшую за воротами и протянул ее ольхон. — Я ухожу. Дорогой Наместник даже взялся проводить меня до Горной Струи и выделить ногну для спуска.

— Как? — испуганно приоткрыла она рот.

— Очень просто. Мне здесь не нравится. Ты пойдешь со мной, или предпочитаешь ошиваться среди этих самодовольных болванов?

— Да как ты смеешь?! — немедленно откликнулся толстяк.

— Когда мужчина считает себя оскорбленным, — заметил я, — то есть хороший способ решить все проблемы. Называется — дуэль.

Наместник мгновенно побледнел, причем лысина его покраснела — забавное зрелище — и отступил на шаг.

— Я никогда не скрещу оружие со смертным! — гордо заявил он.

— Естественно. Оскорблять безоружных сподручнее, — усмехнулся я и повернулся к девушке. — Так ты пойдешь со мной?

— Да.

Ногны для спуска по Горной Струе хранились в огромной пещере у стен города в хранилище размером с баскетбольный зал. Там сиротливо лежали у стеночки три бронзовые раковины… Похоже, скоро жильцы Небесного Города лишатся возможности даже вниз по течению прокатиться.

Ногна представляет из себя две половинки полого цилиндра размером чуть больше, чем нужно для упаковки одного человека. Впрочем, если сделать глубокий выдох, можно втиснуться и вдвоем. Стягивались половинки изнутри двумя толстыми ремнями. Уплотнителей в местах соединений не имелось вовсе.

— Вода же будет подтекать? — выразил я сомнение в надежности этого вида транспорта.

— Много натечь не успеет, — утешил толстяк.

Мы с Иреной взяли одну из ногн, вынесли на берег. От обрыва до воды было метра три. В душе тоненькими коготками заскребся страх…

— Прорвемся, — вслух утешил я самого себя и повернулся к толстяку. Сейчас, успокоившись, я чувствовал угрызения совести за то, что чуть не загрыз сгоряча в общем нормального мужика: — Ты извини меня, Наместник. Зла на тебя не держу. Просто не выношу, когда со мной общаются, как с рабом. Психанул немного, когда с тобой разговаривал. Кажется, перегнул палку.

— С огромным удовольствием столкну тебя вниз, Лунный Дракон, — мрачно ответил толстяк.

— Значит, так тому и быть. Давай, Ирена, забираться.

Она легла в ногну, я устроился сверху, прикрылся второй половиной цилиндра и в наступившем мраке принялся лихорадочно стягивать ремни. Через несколько секунд наш бронзовый гроб качнулся… и наступила невесомость.

Как это всегда бывает в Петербурге, перед Новым годом столбик термометра поднялся до ноля и расположился там уверенно и надолго. Могучие белые сугробы поползли слякотью, под колеса хлынула грязная жижа. Даже минутная поездка по городу превращала машину в огромный шмат серой мерзости. И хотя отмывать микроавтобус каждый день было столь же эффективным делом, как и закатывать на гору сизифов камень, но и поставить в гараж замызганный «Раф» рука не поднималась.

Поэтому, подъехав к воротам каретной, я закатал рукава, набрал ведро воды, взял в руки тряпку и принялся натирать бока своему тарантасу.

— И не лень тебе дурью маяться? — задал вполне резонный вопрос невесть откуда взявшийся Гриша Капелевич.

— Привет, — проигнорировал я риторический вопрос. — Что-то тебя давно не видно было. Как дела?

— Как обычно. Жалуются все. Кому протезы десны натирают, у кого жевательная резинка к зубам липнет. Делать старым больше нечего. Рекламы «Дирола» насмотрелись, теперь зубы берегут. Вставные. Одна замухрышка семидесяти лет три раза челюсть переделывать заставила. На третий раз притащила фотографию времен сорок пятого. «Такие — говорит, — хочу, как раньше были!», и пальцем в фотку тычет. Снимок размером с паспорт, а она там третья в пятнадцатом ряду. Ну, я ей и сделал. Красно-бурые, с витыми клыками. Бабка пасть закрыла, а они торчат, как бивни мамонта. Граф Дракула сдох бы от зависти. А она, карга старая, главврачихе нажаловалась. Галина Павловна говорит: «Премии я тебя лишить теперь не могу, и так не платят, но ты все равно дурак…»