Александр Прозоров - Зубы дракона

— Значит так, жертва обстоятельств. Я сейчас схожу за водой, а ты… — что ему посоветовать? Чтобы никуда не уходил? — а ты не беспокойся, скоро вернусь.

Чегай кивнул. Я накинул кувшин на плечо, благо большая изящно выгнутая ручка это позволяла, и повернулся к парнишке спиной. Облезлый «хозяин гор» стоял на самом краю оазиса и жадно смотрел на Чегая. Изо рта его капала густая слюна. Время от времени шери переступал на места и облизывался.

При таких длинных когтях, какими наделила этого ваську природа, на камнях он должен чувствовать себя не лучше, чем конькобежец на сухом асфальте. Но Чегай нынче тоже не скороход. Я вздохнул, опустил кувшин и повернулся к мальчишке.

— Ты кажется хотел доказать свое мужество, потомок рода Че?

Он кивнул, и даже попытался выпятить грудь.

— Ну, так готовься. Сейчас тебе предстоит немалое испытание. Мы перейдем для отдыха в другое место.

Парень даже не вздрогнул, хотя я на его месте, пожалуй, предпочел бы дальнейшему путешествию когти шери. Будь я Шварценеггер, то просто взял бы мальчишку на руки и перенес, но увы — мог предложить только свое плечо для опоры, а уж прыгать по тропке Чегаю пришлось самому. До храма дракона мы добрались только с заходом солнца. С трудом перевалившись через клыки каменной пасти, Чегай прошептал:

— Ты принес свое оружие в жертву дракону. Это хорошо… — и потерял сознание.

Я закинул ненужную палицу в груду трухи, расположил тело паренька на полу рядом с алтарем, присел у крыльца, испытывая чувство изрядного облегчения, и мгновенно провалился в сон.

С самого утра меня отправили с завхозом на овощную базу. На целый день. Приятным моментом оказалось то, что пока Терентий Палыч бродил по кабинетам с толстой пачкой накладных, я имел возможность покрутиться по городу с «халтурой». То есть, фактически, получил свою зарплату. И даже купил с «получки» бутылку «русской». И ведь как чувствовал! Вернулся на Звенигородскую в пять вечера, смазал машину, переоделся, и тут заваливается в гараж Гриша Капелевич, злой, как холерный вибрион после дезинфекции.

— Григорий, ты сегодня похож на муху цеце. Тебе кто-то наступил на любимую мозоль?

— Ты представляешь, целый день пашу как вол, и ни одна… — он запнулся, явно пытаясь перевести свою мысль с матерного языка на человеческий, потом протянул мне руку. — Здравствуй, Игорек, мы сегодня не виделись.

— Привет.

— Нет, ты представляешь, за целый день ни одна… падшая женщина… даже ма-аленькой баночки водки не принесла! Каково тебе работать в такой конторе?

— Не хнычь. В сумке за задним сидением плещется небольшой пузырь. Для поднятия твоего настроения.

— Правда? — Гриша юркнул в машину, вернулся с «Русской», сковырнул пробку, понюхал и расцвел. — Игрек, ты мой спаситель! Хочешь, я тебе пару зубов вылечу?

— Нет. Я не такой мазохист, чтобы сидеть под бормашиной без общего наркоза. Ты лучше объясни, как на ноге отличить вывих от перелома.

— Элементарно! — он еще раз нюхнул горлышко бутылки, поставил ее на пол, сел на диван, вытянул ногу перед собой и отчаянно закрутил ступней. — Видишь?

— Что?

— Это нормальное положение ноги. Если она торчит иначе, как-нибудь в сторону, под углом… ну, неестественно значит: тогда перелом.

— А вывих?

— То же самое, но когда неестественно торчит в суставе.

— А как вправлять, если вывих?

— Вот так вот берешь, — он вытянул руки перед собой, сделал зверское выражение лица внезапно заорал — Я-а-а! — и изобразил такое движение, словно хотел разбить воображаемый кирпич.

— Это как?

— Как-как, что ты ко мне пристал? Я зубной техник, а не патологоанатом. Давай лучше по стакану?

— Ну, давай, — покорно согласился я.

Холодный утренний туман колыхался по грани каменных зубов, почему-то не затекая вовнутрь. В пасти сырости почти не было, отчего утро казалось не таким холодным, как обычно. Чегай лежал рядом с алтарем и тихонько стонал во сне. Я присел рядом, внимательно осмотрел распухшую и почерневшую ногу. Выглядела она «естественно». Дотронулся до большого пальца — Чегай застонал — теплый. Хотелось пить. А больному пареньку, наверное, вдвойне.

Осторожно, стараясь не шуметь, я извлек из груды рухляди большой кувшин и отправился на выход.

Легкий, почти невесомый ветерок легко раскидывал хлопья тумана по карнизу. Влажные, плотные как вата белые комья вяло скатывались к краю обрыва и обречено рушились вниз. В сером сумраке тропинка угадывалась с трудом, и была скользкой, как ступени дома престарелых после уборки. К тому моменту, когда мне удалось дойти до оазиса, первые солнечные лучи упали на ледник по ту сторону долины, отразились и ярко осветили террасу. Последние нити тумана растаяли за считанные минуты.