Александр Прозоров - Зубы дракона

— Не хочу! — Она бросила охапку на дорогу, приблизилась, провела ладонью мне по щеке. — Лунный Охотник… Я так рада, что решилась тогда позвать тебя… Сперва боялась… А потом позвала.

Я взял ее лицо в ладони, осторожно коснулся губами глаз, носа, губ… Жаль, она не умеет целоваться. Тхеу замерла в моих руках, но пальцы ее уже развязывали пояс рапсодии… Мы опустились на песок…

— О, черт! — и тут же вскочили. Песок успел нагреться как сковорода.

— Пойдем, — рассмеялась Тхеу, — тут-рядом есть уютная щелка…

Метрах в двадцати, под черной отвесной скалой, скрытая от посторонних глаз между двумя многотонными валунами, укромная скалистая площадка нагреться еще не успела, но оказалась на редкость жесткой. Уже через минуту я не выдержал, вскочил, выбежал на дорогу, притащил охапку конопли и бросил на камни. Ложе любви… Господи, как она красива! И смеются карие лучики в голубых глазах, обжигают дыханием губы, нежностью наполнены руки…

— Тихо! — внезапно встрепенулась женщина, зажав мне рот ладонью. — Говорящая скала!

Я прислушался. Шелест. Просто громкий шелест… Но скоро напряженный слух стал различать в нем отдельные шаги, голоса.

— Охотники идут… Они уже в долине…

Уже четко слышались шаги по песку, хорошо различались голоса, даже тяжелое дыхание. На миг все стихло.

— Смотрите, кто-то охапку конопли бросил! Спугнули! Где-то рядом наверняка прячется… Эй, мышонок… Играем в прятки? Мы идем искать!..

Тхеу громко сглотнула, и ее чудесные голубые глаза наполнились ужасом…

Шаги звучали совсем рядом, хрустел песок на дороге, громко шуршала трава. Я потянулся было к своей рапсодии, но женщина немедленно вскинула палец к губам. Пришлось замереть.

— Где-то здесь он, рядом, — послышался буквально над ухом хриплый бас. — А нам как раз дракончик не помешал бы…

Застучал, скатываясь, камень. Тхеу испуганно пискнула и рванула на себя одежду, пытаясь прикрыться, стала извиваться на месте, словно хотела врасти в скалу, утонуть в ее тверди.

— Вот они!

Уютный закуток внезапно заполнился суровыми мужчинами в поношенных рапсодиях, рваных рапсанах, с ольхонами на поясах и длинными темными копьями в руках. Сильная рука отшвырнула меня в сторону, острый гранитный скол больно врезался в бок. Визжащую женщину быстро поволокли наружу, почти все охотники исчезли вместе с ней. Осталось только двое, невысокий мужичонка лет сорока с жиденькой бородкой и высокий, широкоплечий парень лет двадцати пяти. В грудь резко ударило древко копья.

— Крепкий попался, — осклабился парень, — надолго хватит!

Самым гнусным было не то, как болели ушибы в боку и на груди, а ощущение наготы, полной наготы, перераставшее в чувство полной беззащитности. Сознание не желало признавать реальности происходящего, напал полнейший ступор, в голове билась только одна мысль: «Нет, не может быть! Это не я! Не со мной! Это сон…»

Это же сон!!! Это же просто мой сон, черт побери! Это мой сон, и я могу творить в нем все что захочу!

Словно поток живой воды, прокатилось облегчение по телу, отпуская застывшие члены, снимая страх. Сон. Я могу делать все, что захочу. Все очень просто…

Легкое движение руки отбивает в сторону древко копья, нырок под него, ткань рапсодии взлетает вверх, а рукоять лежащего под ней ольхона моей красотки оказывается в моей ладони.

— В капусту изрублю, сволочи! — мужичонка как сквозь землю провалился, но парень продолжал стоять на своем месте, лишь приподняв удивленно брови. Я рубанул его по плечу, но клинок почему-то ударил по оказавшемуся на пути древку копья, оставив на нем глубокую белую зарубку. Второй удар — и еще одна зарубка. Парень усмехнулся, и стал пятиться наружу.

На дороге толпа охотников с хохотом тискала женщину, которая тихонько, сквозь слезы, скулила и пыталась прикрыться руками — рапсодия, затоптанная, валялась в песке. Парень, отступив почти до самой травы, внезапно отбросил в сторону копье и ударил по рукояти висевшего на поясе ольхона. Длинный, изогнутый нож словно сам собой перепрыгнул к нему в ладонь, легко, со свистом, описал сверкающую дугу и тяжело качнулся над оранжевым песком. Парень слегка наклонился, широко расставив ноги, и медленно двинулся вперед.

— Давай, Кюг! — заулюлюкали в толпе.

— Вздрючь его хорошенько!

В животе, под самым пупком, зародился ужас и липко расползся по телу — для них это было развлечение. Обычное баловство. И именно меня сейчас изрубят до состояния фарша для котлет… Парные котлетки из Игоря по-полтавски…