Лайан Герн - Сияние луны

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты устал. Ложись.

– Да, мы должны поспать несколько часов. Отправляемся в путь с первым лучом солнца. Храм окружили Отори. Пойдем через горы.

– Эту весть принес тебе неприкасаемый?

– Он рисковал жизнью.

– Но ради чего? Откуда ты его знаешь?

– Помнишь тот день, когда мы приехали сюда с господином Шигеру?

– Как же забыть, – улыбнулась Каэдэ.

– Предыдущей ночью я забрался в замок и положил конец страданиям пленников, подвешенных на стене. Они были Потаенными. Слышала о таких?

Жена кивнула.

– Шизука кое-что мне рассказывала. Люди клана Ногучи мучили их не меньше.

Один из них был братом Е-Ана. Неприкасаемый видел, как я выходил из рва, и решил, что перед ним ангел.

– Ангел Ямагаты? – медленно произнесла Каэдэ. – Наутро об этом говорил весь город.

– С тех пор мы встретились снова, наши судьбы словно переплетены. В прошлом году он помог мне добраться до Тераямы. Если бы не он, я бы погиб в снегу. По пути Е-Ан отвел меня к святой женщине, и она предрекла мне жизнь.

Я никому не говорил, ни Макоте, ни Мацуде, о словах пророчицы, но теперь мне захотелось поделиться с возлюбленной. И я прошептал ей на ухо, что во мне перемешаны три крови: я рожден среди Потаенных, жизнь моя более мне не принадлежит. Судьбой мне предначертано мирно править над землями от моря до моря, когда Земля выполнит веление Небес. Я не раз вспоминал эти слова, иногда веря в них, иногда нет. Пять битв принесут нам мир, четыре победы и одно поражение. Каэдэ не должна знать только то, что мне предстоит умереть от руки собственного сына – это слишком тяжелое бремя, к тому же нельзя выдать главный секрет: девушка из Племени по имени Юки, дочь Муто Кенжи, носит под сердцем моего ребенка.

– Ты родился среди Потаенных? – осторожно спросила Каэдэ. Племя решило забрать тебя из-за происхождения твоего отца? Шизука пыталась объяснить мне.

– Когда Муто Кенжи впервые пришел в дом Шигеру, он поведал, что мой отец был Кикутой, из Племени. Он сам тогда не знал, в отличие от Шигеру, что отец был наполовину Отори.

Я уже показывал Каэдэ удостоверяющие это письмена. Отец Шигеру, Отори Шигемори, приходится мне дедом.

– А кем была твоя мать? – тихо спросила она.

– Мама – из Потаенных. Я вырос среди них. Люди Йоды вырезали мою семью в деревне Мино. Они убили бы и меня, если б не Шигеру. – Я перевел дыхание и заговорил о том, о чем и вспоминать боялся. – У меня было две сестренки, две девочки – девять лет и семь. Их тоже уже нет.

– Какой ужас, – произнесла Каэдэ. – Я всегда переживаю за сестер. Надеюсь, мы сможем послать за ними, когда прибудем в Маруяму. Только бы с ними ничего не случилось.

Я молчал и думал о Мино, где нам так спокойно жилось.

– Какая странная тебе выпала судьба, – продолжила Каэдэ. – Когда мы встретились, мне показалось, ты скрываешь много тайн. Я наблюдала за тобой, таким замкнутым, и мне хотелось узнать о тебе все.

– Я когда-нибудь расскажу тебе, но сейчас надо поспать.

Мы легли на тюфяк, и Каэдэ натянула стеганое одеяло. Я обнял ее, развязав сорочку, чтобы почувствовать прикосновение кожи. Она позвала Майами погасить ламы. Запах дыма и масла остался в комнате, когда шаги служанки утихли.

Я знал все звуки храма в ночной час: полная тишина, нарушаемая приглушенным перемещением монахов, регулярно встававших в темноте для молитвы, слабое пение, неожиданный бой колокола. Однако сегодня привычную гармонию разбила непрестанная беготня людей. Мне не лежалось на месте, будто я тоже обязан участвовать в приготовлениях. Так не хотелось оставлять Каэдэ.

– Каково быть одним из Потаенных? – прошептала она.

– Мне привили некоторые верования, однако я не придерживаюсь их более.

Произнеся эти слова, я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Неужели я правда отрекся от убеждений своего детства, за которые моя семья отдала жизнь?

– Говорят, Йода наказал господина Шигеру и мою родственницу госпожу Маруяму за то, что они были Потаенными, – пробурчала Каэдэ.

– Шигеру никогда не признавался в связи с ними. Он знал молитвы и читал их перед смертью, однако его последнее слово было о Просветленном.

Прежде я почти не вспоминал того момента. Он стерся из памяти ужасом сокрушительного горя. А теперь вот подумал и вдруг сложил слова пророчицы и Шигеру. «Все одно», – сказала она. Так значит, Шигеру тоже так считал. Я будто вновь услышал его удивительный смех и увидел, как он мне улыбается. Мне открылась мудрость, невыразимая словами. Сердце екнуло от изумления. В затихший разум хлынули все образы сразу: самообладание Шигеру перед смертью, сострадание пророчицы, собственное чувство предвкушения в день прибытия в Тераяму, перо птицы хо-о с красным кончиком на моей ладони. Я осознал истину, которая лежала за их учениями и верованиями, понял, как тщеславие затеняет ясность ума, с сожалением увидел, что все мы подвластны страстям и смертны – воин и неприкасаемый, священник и крестьянин, даже сам император. Какое имя дать мне этой ясности? Небеса? Бог? Судьба? Или мириады названий, данных бесчисленным духам, которые якобы населяют эту землю? Все они – лица безликих, выражения тех, кого не выразить словами, части правды, но не вся истина целиком.