Владимир Перемолотов - Тень воина

Мелькнула мысль, что это Джян-бен-Джян заклял свой щит, таким заклятьем, чтоб тот наказал вора, раз уж у самого волшебника до этого руки не дошли, и Масленников в отчаянии воткнул в снег руку.

Боль рванулась от пальцев вверх.

Человек закричал, оттого что в живое, теплое тело воткнулись сразу тысячи маленьких ледяных ножей, зато от этого движения щит развернулся и, словно плугом пропахав снежный наст, обошел скалу и боком, явно мстя седоку за обиду, за то, что тот так и не дал ему возможности сразиться с камнем и, без сомнения, победить его, помчался вниз.

Так и не изменив движения, боком, он проскользнул между двумя валунами, подпрыгнул на третьем и влетел в кусты, разделявшие в этом месте лес и горы.

Гаврила успел увидеть мелькнувшую рядом зелень, услышать хруст и понять, что это уже хрустит не снег и не лед, а ветки, не в силах сдержать их напора.

То есть напора щита и Гаврилы.

А потом хруст сломанных костей, грохот и темнота.

Темноту и безвременье, в котором он пребывал, расколол чужой голос. Он доносился издалека и откуда-то сверху. Словно Бог говорил.

— Живой?

Другой голос. Насмешливый и удивлённый одновременно.

— А что с дураком случиться? Живой конечно… Вон гляди, похоже, ни одной царапины…

Вместе со звуком пришел и запах горелого дерева и ощущения тепла от живого огня. Боль еще жила в теле, но скорее как воспоминание о неприятностях. Пекло снизу, при каждом вдохе что-то кололо в груди, но все это было уже в прошлом. Боль уходила, пряталась, а голоса закружили вокруг, возвращая его к обычной жизни.

— Да… Умному так не повезет…

— Почти не царапины.

— Хотел легко отделаться!

— Видно совсем дурак!

— А меч? А щит, какой? А? Видали?

— Украл, небось…

Голоса летали вокруг, и Гаврила вспомнил, что все это он уже слышал в Экзампае. Там, правда, все обошлось, а тут еще как сказать… Не похоже, чтоб и в этот раз тут попался добрый купец Марк. Пора было подниматься и отстаивать свои меч и щит. Еще с закрытыми глазами он сжал и разжал пальцы, и когда это получилось, чихнул и открыл глаза.

— Живой!

Над ним нависало несколько мужских лиц. С облегчением Гаврила сообразил — не разбойники. Лица у хозяев были не радостно озлобленные, а просто деловито-злые. Что-то похожее Гаврила видел у товарищей по каравану послед десятка скучных караулов.

— Ну, давай, рассказывай, блаженный, какому Богу молишься? — спросил один.

— Зачем?

Гаврила действительно не понял, зачем это знать кому-то еще. Бородатый, видно на это и рассчитывал. Он по настоящему весело рассмеялся и объяснил, оглянувшись на товарищей.

— А мы все твоему Богу молиться будем.

В голове кольнуло, словно стрела пролетела от уха до уха, и мир вокруг стал четким и ясным, только вот настойчивость бородача оставалась непонятной.

— Зачем?

Старшой расплылся в улыбке.

— А если он уж таких дураков хранит, что сломя голову с горы съезжают, то уж умным от него такое благоволение должно быть… Сразу все в сотники вылезем.

— А то и в темники!

Гаврила попытался встать, но у лица блеснули наконечники копий, и он благоразумно передумал.

— Ну, так кому молишься? Где твои боги?

Их десятка полтора подумал Гаврила, ничего страшного, а вслух сказал:

— Мои боги со мной. Меч да щит их зовут.

Старшой кивнул, словно соглашаясь, но ответил, вовсе не так, как ждал Гаврила.

— Потерял ты своих Богов. Они теперь с нами…

Он повернул голову, поднял руку, и кто-то невидимый для Масленникова сунул ему меч. Старшой крутанул меч в руке, глянул в блестящее лезвие и кивнул.

— Хороший клинок. Только дураку достался.

Гаврила нахмурился, но не ответил. Старшой ухмыльнулся, поняв, что твориться в душе странного гостя. Раз проглотил оскорбление — значит трус, ничтожество, такого и обобрать не грех.

— А вот щит у тебя все же лучше… Где взял?

Гаврила уже сообразил, что может выйти из этого разговора.

Скорее всего, это действительно не разбойники и наверняка его не убьют. Убивают от глупости, по необходимости или от страха. Эти не выглядели дураками или трусами — чего им его бояться? Да и необходимости в смерти незнакомца у них не было никакой.

Но это, все же не означало, что его отпустят по добру — по здорову вместе с мечом и щитом. Гаврила сжал пальцы, расслабил ладонь. Тело стало послушным, и он улыбнулся от мысли, что в его пальцах ныне волшебства больше, чем в мече или щите.

— Что улыбаешься?