Генри Олди - Скорлупарь

– Бежим!

Карапузы заорали, узрев Франческу. Зигги отпустил Реми, и дети бросились наутек, исчезнув в летней пурге – ветер обрывал с веток лепестки цветущих яблонь. На следующий день Зигги угодил под телегу, груженую досками. Он выжил, но на всю жизнь остался калекой. Теперь потешались уже над ним: дети жестоки, чужие увечья их веселят, и Зигги доставалось от души.

В дальнейшем Франческа видела дырищу еще дважды. Пьяница-столяр пытался для смеху напоить убогого брагой. «Пей, дурачина! – хохотал мучитель. – Оно сладенькое…» Через неделю столяр умер от легочной горячки. А бездомного пса, что искусал Реми, в тот же день сволокли на живодерню.

В моем внуке сидит демон, ужасалась Франческа. Он гложет рассудок мальчика. Мешает стать нормальным. Реми – хороший мальчик. Он никому не желает дурного. Но демон требует пищи. Время от времени эта мерзость вылезает наружу: убивать.

Что делать? Рассказать обо всем? Кому ни расскажи, результат будет один: Реми казнят. Как одержимого, или как убийцу – не важно. Ее внук умрет на эшафоте, или его разорвет на части взбешенная толпа, или придворный маг превратит его в камень… И Франческа молчала. Стараясь не думать, сколько раз дырища открывалась в действительности. Часть трагических случайностей, происходивших в Соренте, могла оказаться отнюдь не случайностями… Остановись, старая дура, накличешь!

Она плохо спала ночами: снилась дырища .

…Писец Грошек утонул назавтра после визита в дом Бубчик. В день его похорон за Франческой явились стражники. Вдова Грошека, благодаря ремеслу мужа обученная грамоте, написала донос в магистрат. Дескать, ее супруг ходил к известной кликуше, вернулся расстроенный – явно имела место ссора. Вскоре писец, трезвый, как стеклышко, и прекрасный пловец, пошел на дно. Не иначе, кликуша в отместку сглазила.

Умоляю провести дознание и наказать виновную.

Сперва дознаватель был вежлив и даже ласков. Давний указ, которым герцог брал сорентийских кликуш под покровительство, никто не отменял. Испугавшись поначалу, Франческа быстро взяла себя в руки. Писец приходил, верно. Удачу просил. Да, отказала. Отчего утонул? Знать не знаю, ведать не ведаю. Моей вины тут нет. Я на голову Грошека беду не кликала.

Ночь она провела в казематах городской тюрьмы. Под землей. В темноте. Мокрые стены, затхлая сырость, запах тлена. Словно живьем в склепе замуровали. Дознаватель надеялся: ночь в темнице образумит упрямицу.

Франческа твердо стояла на своем: невиновна!

Дознаватель стал грустным и велел позвать палача. Ему не хотелось пытать старуху, но работа есть работа. Тем паче, от герцога пришло высочайшее повеление: допросить подозреваемую по всей строгости закона. Если не сознается – прибегнуть к пытке.

Кнут Франческа выдержала. Даже почти не кричала. Наготы стыдилась, это правда. Но виду старалась не подавать. Дознаватель вконец опечалился: когда-то Бубчик накликала ему продвижение по службе. Он до сих пор был благодарен женщине. Но что поделаешь? Нарушить порядок дознания? – нет, своя рубашка ближе к телу.

На дыбе она потеряла сознание. Очнулась, когда палач вправлял ей суставы.

– Хватит на сегодня, – с отчаянием махнул рукой дознаватель. – Отнесите ее в камеру. Дайте поесть. И воды – сколько попросит.

В сущности, он был неплохим человеком.

Утром ее снова привели в пыточную. Палач раскладывал инструменты, карлик-писарь деловито подрезал перо. Дознаватель мерил шагами комнату из угла в угол. Казалось, пытать собирались его. Когда палач раздул жаровню, Франческе стало плохо. Она поняла, что не выдержит. Признается. Реми, ее маленький Реми…

Дверь открылась, и в пыточную вошел граф д'Ориоль, младший сын государя. Ходили слухи, что молодой граф любит присутствовать на допросах, получая удовольствие от созерцания чужих мучений.

– Господин! Господин мой!

Она бы упала на колени, если б не веревки.

– Пощадите! Я все скажу, все! Вам скажу! Вам одному! Велите им выйти – я сознаюсь… Вам!..

Заинтригованный, граф жестом велел оставить его с подозреваемой наедине. Плотно затворив дверь, он взглянул на женщину:

– Говори. Если сглазить меня решила, старая – не советую. Овал Небес с овчинку покажется.

– Как можно, ваше сиятельство! Я признаться… от чистого сердца…

Молодые добрее, надеялась Франческа.

– Ну, признавайся, – граф заметно поскучнел. – Ты этого… Горчека? – со свету сжила?

– Грошека, ваше сиятельство. Нет, не я. Внук мой.