Валерий Вотрин: Последняя чаша гнева

Когда Чойс прошел под аркой ворот, то сразу же оказался в кольце вооруженных людей. Он не был удивлен таким приемом. Как можно было судить по происшедшему, непрошеных гостей здесь не жаловали. Молча поднялись они по длинной каменной лестнице, миновали несколько пустых запыленных залов и вошли в огромный замковый холл, освещенный огнем камина, находящегося в дальнем углу. В глубине зала, куда не доставал смутный свет, на большом троне, положив руки на резные подлокотники, восседала грузная фигура. Один из людей, сопровождавших Чойса, вышел вперед и поклонился:

— Он вышел из леса, светлый шахиншах.

Чойс с радостью отметил, что понимает этот язык. Но доступная всем лингва переселенцев с Земли, на которой разговаривало Содружество, претерпела здесь большие изменения, так как незнакомец разговаривал с сильным акцентом. Но Чойс тут же про себя поправился. Для этих людей он будет говорить с сильным акцентом, тогда как они сами разговаривают на своем родном языке.

— Ступайте. А ты подойди ближе.

Голос, исходящий от восседающей на троне фигуры, был тягуч и вязок, под стать ей. Чойс послушно приблизился. Человек на троне вдруг наклонился вперед, появившись в полосе света. Заплывшие глазки, смотрящие с щекастого одутловатого лица, внимательно оглядели Чойса. Жирная рука с перстнями привычным, нервным жестом провела по редким, зализанным назад волосам.

— Мои люди видели сегодня падающую звезду. Она упала в болота среди лесов. Был огонь и дым. Откуда ты, пришелец?

Чойс немного помедлил, прежде чем ответить. Нужно было хорошенько взвесить свои слова, ибо этому человеку они могли показаться ложью.

— Я прибыл издалека, — сказал он, — и никого здесь не знаю.

— У тебя странный выговор. Как твое имя?

— В моих краях первым называется спрашивающий.

Человек хмыкнул.

— Ты и вправду чужак. Меня зовут Тьодольв. Тебе ни о чем это не говорит?

— Нет.

— Я шахиншах Ландора и повелитель Стика. — Когда человек произносил эти слова, грудь его выпятилась, а взгляд стал надменным.

— Я Эдмунд Чойс, — представился Чойс. — То, что ты назвал звездой, было моим кораблем.

— Кораблем? — недоверчиво переспросил Тьодольв. — Так ты сверху?

— Да, — сказал Чойс.

Тьодольв снова провел рукой по волосам.

— Мы знаем вас, — проговорил он. — Ваши люди прилетали сюда. Давно, во времена Фольда Северного, сына Хрейдара Рыси. Они говорили о каком-то Содружестве.

Чойс решил не посвящать этого варвара в хитросплетения высокой политики.

— Мне знакомо это слово, — уклончиво произнес он и вдруг заметил, как лицо Тьодольва перекосилось гримасой подозрительности. Перемена была разительной и впечатляющей.

— Я не верю тебе. — Голос шахиншаха сорвался на визг. — Ты хакт. Ты из ВОА.

— ВОА? — переспросил Чойс.

— Тебя послал Вольфганг, — перебил его Тьодольв и так же внезапно успокоился, продолжая, однако, с подозрением смотреть на него. Клянусь следом святого Тьостара, моего покровителя, я в жизни не встречал более странного человека, чем ты. Ты говоришь странным языком, одет в странные одежды, и странный смысл сквозит в твоих словах.

— Я — человек другого мира, — сказал Чойс, видя, как на этот раз лицо Тьодольва исказилось уже гримасою страха. Голос его стал умоляющим.

— Зачем ты прерываешь ход событий, человек из другого мира? Чего тебе здесь надо? Отправляйся в свой мир и оставь грехи этого мира на нас.

Чойс не понимал причину такой перемены.

— Мой корабль разбился, — попытался он втолковать. — Он упал в болота и взорвался. Мне не на чем улететь отсюда.

— Зачем улететь? — пробормотал Тьодольв. Нижняя губа его отвисла, и на роскошную мантию стекла струйка слюны. Взгляд его стал неподвижным. — Зачем все это? Ты просто безумен, если говоришь так. Ланглоар доносил о другом. Он и Кальв уже наладили нужные контакты, а ты продолжаешь настаивать на войне, Энунд. Если будет так, как хочет бургграф Оруна, нам не нужно будет жить в прежнем страхе и ожиданиях. Разве я не прав, скажи, Энунд?..

Сзади на плечо ничего не понимающего Чойса опустилась крепкая рука. Он оглянулся и увидел старика с длинной седой бородой и огромным шрамом, стянувшим багровыми рубцами кожу щеки и оставившим вместо правого глаза старика глубокую белую впадину. Этот шрам уродливо искажал благородные черты старца.

— Пойдем, — произнес старик и добавил: — У шахиншаха начался очередной припадок, и, боюсь, он не сможет достойно продолжать беседу.