Валерий Вотрин - Последняя чаша гнева

— Это мой новый видам-гонфалоньер Эдмунд, — повторил тот. — Он расскажет вам все.

— Залетевший к нам торговец, — презрительно просипел Кальв.

Чойс не обратил на него внимания.

— Мне кажется, что вы упускаете главный довод, — сказал он.

— Что это за довод? — спросил Гутхорм.

— Владетельные гранды, наверное, не знают, — медленно произнес Чойс, — что альбегинские войска вот уже двое суток находятся в пределах Лиги.

Это заявление вызвало бурю. Несколько человек вскочило, опрокидывая свои кресла, раздались гневные вопли:

— Пределы Лиги священны!

— К ответу за такие слова!

— Доказательства! Доказательства!

Когда шум понемногу стих, Чойс спокойно спросил:

— Вы хотите доказательств? Я удивлюсь, если вы их не увидите перед собой.

Члены Совета начали озираться по сторонам.

— Да вот же они! — Указующий перст Чойса ткнул в пустые сиденья кресел Князей. — Дюри, Арнгейр и Брэттуэйр запамятовали, что такое границы, и к ним в гости нахлынула такая толпа, что мне, например, уже становится страшно за наш кров.

— Это были альбегинцы? — отрывисто спросил Рэгнвальд, бургграф Стиндалета, которого Чойс уважал за ум и ясность мышления.

— Да, — ответил Чойс. — Если вы еще не знаете этого, моему изумлению нет пределов.

— Всему есть предел, гонфалоньер Эдмунд, — промолвил Рэгнвальд. — Нет предела только глупости и невежеству. Княжества заняты врагом. Это должно хоть что-то говорить тем из нас, чьи владения граничат с ними.

Все взгляды тут же обратились к двум старикам, которые похожестью облика напоминали близнецов. Однако Льот и Гудлауг, приоры-правители Ксойнского приората, не были даже дальней родней. Просто много лет, проведенных в совместных аферах, не только сплотили их, но и даже стерли все внешние различия.

— Не понимаю волнения бургграфа, — продребезжал Льот. — Пока что нашим границам не угрожает ни одна живая душа.

— А мертвая? — спросил Чойс. Он не шутил.

— Какая? — приложил ладонь к уху Гудлауг.

— Среди тварей Альбегина, — твердо сказал Чойс, — торговцами было замечено немало разлагающихся трупов, которые таскались по лагерю на негнущихся ногах, надеясь чем-нибудь поживиться.

Собрание всколыхнулось.

— Хакты, — негромко сказал Рэгнвальд. Несколько голов кивнули. — Они не появлялись уже давно, ведь верно? — встревожено спросил молодой Роаберт, майордом Тохума.

— Это Вольфганг, — бросил человек, сидящий рядом с дверями. Он был рыжебород, голубые глаза смотрели со странной безжалостностью. Бурис, владетель небольшого фьефа, был членом Совета только лишь благодаря древности своего рода.

— Ты что-нибудь знаешь, Бурис? — спросил Энунд.

Тот медленно поднялся и вышел на середину зала, выпрямившись под взглядами.

— Мой фьеф Сдогнар, как вы знаете, тоже имеет границу с Княжествами, не очень протяженную — всего с четверть мили. Но недавно мои люди заметили там отряд хактов, вооруженных длинными ножами. Завидев моих людей, хакты бросились на них. Но наших было больше, и хактов порезали в куски. Так вот мои люди говорят, что Ожившие были одеты в тарлтарские плащи.

Будто ветер пронесся по залу после этих слов.

— Вольфганг! Их оживил Вольфганг!

— Но это были не Великие Мертвые, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Гутхорм.

— Конечно, нет, — ответил Бурис, повернувшись к нему. — Ведь Великих Мертвых никто не может организовать. Они появляются и уходят, как прилив, в определенное время года.

— Значит, Вольфганг еще жив, — задумчиво сказал Гутхорм. — Жив и продолжает строить свои козни.

— Войне с Альбегином быть! — прихлопнул ладонью Энунд по подлокотнику своего кресла. — Никто еще безнаказанно не переходил пределов Лиги.

Вверх взметнулся лес блистающих мечей.

— Совет постановил! Совет постановил!

Судьбы бесстрастной щелкнул кнут,

Проснулись во гробах отцы:

На стыке лет слепцы идут,

Идут слепцы.

Идут слепцы.

У них застывший, дикий взгляд

И света не узрят уже.

Плетутся, выстроившись в ряд,

К твоей душе,

К твоей душе.

Безгласны, страшны и тупы,

Они как вороны в ночи.

Слепцы, конечны, не слепы,

Как ни кричи.

Как ни кричи.

Шагают, взгляда не тая,

От них все в ужасе бегут

В чужие дальние края.

Слепцы идут.

Слепцы идут.

На Де-Мойре существовало древнее поверье: если вдруг откуда-то нежданно-негаданно является длинная вереница Слепцов, быть страшной беде. От Слепцов нужно было бежать, ибо если кто хоть раз взглядывал в их зрачие-незрячие глаза, тот погибал. Ибо Слепцы были — Слепцы Судьбы. Они несли вести, ужаснее которых не могло быть.