Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Энтони молча стал в позицию.

– Ну, как угодно. Впрочем, я все равно вас прощаю, генерал, и не стану убивать героя Трогармарка. Вы будете ранены вот сюда, – гвардеец указал кончиком шпаги чуть пониже правого плеча Энтони и засмеялся: – Я почту себя удовлетворенным.

Единственной немужской чертой в Рауле Альтьери была его нелюбовь к прекрасному полу. Бойцом он оказался отменным. А Бейсингем был пьян, устал после похода, а еще ему все время приходилось помнить о том, что этой проклятой тыкалкой можно только колоть, а не рубить. Полковник пока что разминался, лениво помахивая шпагой, и все же Энтони с трудом отбивал его удары. Что же будет, когда он начнет драться по-настоящему?

Наконец, и Бейсингем втянулся в поединок, вспомнив полузабытые приемы, и Рауль тут же удвоил быстроту движений. Теперь он не нападал, предоставив противнику вести бой и без видимых усилий отражая любые удары. Бейсингем злился: Альтьери явно дразнил его, всем видом показывая, что не принимает противника всерьез.

И тут Энтони, стоявшему левым плечом ко входу во дворик, послышались легкое шуршание и вскрик. Должно быть, их услышал и Гаэтано – гвардеец вскинул голову, метнул быстрый взгляд и, казалось, смутился. Бейсингем слегка обернувшись, боковым зрением заметил в проеме женский силуэт: женщина застыла, вся подавшись вперед и жадно наблюдая за поединком.

Он отвлекся лишь на долю секунды – но отвлекся. Шпага противника мелькнула обманным движением, и рука Бейсингема привычно ответила рубящим ударом, который Гаэтано не стал отражать. Незаточенный клинок ударил его по плечу, не причинив вреда, и в то же мгновение шпага полковника вонзилась точно в то самое место, которое он указал перед началом дуэли. Поединок был окончен, гвардеец победил, но осознать это Энтони не хватило какой-то доли секунды. Альтьери откинулся назад, чтобы вытащить свою шпагу, и в то же мгновение Бейсингем даже не ударил, а, как вилку в кусок мяса, воткнул клинок в бок гвардейцу. В последний момент эфес проскользнул во вспотевшей руке и удар пришелся куда-то выше, но из-за складок рубашки – мундир Гаэтано расстегнул – не понять было, куда именно. Бейсингем остался на ногах, а его противник рухнул навзничь и остался лежать.

Трепещущий свет факелов бросал причудливые колышущиеся тени на камни двора, и казалось, что распростертый на них человек шевелится. Однако прошло несколько бесконечно долгих секунд, а гвардеец даже не попытался встать. Бейсингем присел на корточки, поднял его рубашку, чтобы осмотреть рану. Та оказалась выше, чем он предполагал – крохотная дырочка чуть ниже левого соска, и маленькая струйка крови. Скверная рана. Сквернее не бывает.

«Но я же не хотел этого!» – беззвучно вскрикнул Энтони. И тут же внутри него отозвался знакомый насмешливый голос: «А чего ты хотел? Если чего другого, надо было извиниться, и дело с концом! А потом пойти к нему в гости…»

В самом деле, не хватало еще предаваться идиотскому самобичеванию над хладным трупом. Нет уж, что сделано, то сделано…

– Тони! Тони! – пробился к нему знакомый голос. – Что с ним? Он опасно ранен?

– Он не ранен, – выпрямился Бейсингем.

– Убит? – шепотом спросила Элизабет и, не дожидаясь ответа, коротко приказала: – Быстро за мной!

Энтони замялся: бежать было недостойно, а оставаться – глупо. Но его бесцеремонно дернули за руку, так, что он чуть не вскрикнул – тонкие твердые пальчики надавили как раз на свежую рану.

– Тебя здесь не было! – выдохнула королева, когда они вошли в боковую дверь. – Возвращайся в бальную залу и танцуй.

– Ничего не получится, – при тусклом свете освещавшей коридор закрытой лампы Энтони попытался осмотреть руку. – Я ранен.

– Сильно?

– Нет, но кровь не скроешь. Да и не хочу я прятаться. У нас быт честный поединок. Он меня оскорбил, я дал ему пощечину.

– Честный? Ты в своем уме?! Наши честные судьи будут обливаться слезами, но честно, по закону, упекут тебя в Тейн. Через год Леон тебя, может быть, помилует, но год ты просидишь, раньше вытащить тебя закон не позволит. А может быть, и не помилует: Гаэтано – его дружок. Понимаешь теперь, что ты натворил? – Она вытащила откуда-то крохотный кинжальчик и одним движением отрезала кусок нижней юбки. – Замотай руку, чтобы кровь не капала, и ступай за мной. И чтобы я больше ни слова не слышала ни о какой честности, пьяный бугай…

Такой Энтони королеву еще не видел. Вот тебе и нежный цветочек, белая роза Трогармарка… Пришлось повиноваться. Вслед за Элизабет он шел по неизвестным ему коридорам и переходам, пока внезапно не оказался в знакомом будуаре, а затем в спальне. Она кинула на кровать, поверх покрывала, сложенную в несколько раз простыню, велела Энтони раздеться и принялась за перевязку.